переулок славился своими лавками с малахитовыми кистями и малахитовыми красками, но сейчас большинство из магазинчиков были закрыты: за широкими витринами был потушен свет, и только солнечный взрыв кипел на стёклах в туманности разводов. На витринах серебрились пылью рядки кисточек из самых разных материалов на любой вкус: совсем непримечательные – из пластмассы или покрытого лаком дерева – и дорогие, из драгоценных металлов; длинные – малярные – и короткие, помещающиеся даже в нагрудный карман; толстопузые и тоненькие-тоненькие – невольно задумаешься, как ещё в них поместился малахитовый стержень; а подчас и странной формы – вроде фигуры «песочных часов» или прямоугольные. Волосяные пучки у малахитовых кистей всех форм и цветов: круглые, плоские, рыжие, серебряные, как снег, чёрные, как южная ночь, мягкие, жёсткие… Устанешь перечислять! В глазах от видимого и невидимого разнообразия пестрило и рябило до головной боли.
Но пройдите чуть дальше – и вы совсем потеряетесь в пространстве. Лавка малахитовых красок! Вот где действительно зарябит так зарябит, до головокружения и потери сознания. Выставленные напоказ открытыми ящички из отполированного, обманчиво похожего на огранённый камень дерева, ящички, даже сквозь витрину пахнущие тунговым маслом, поблескивающие лаком ящички – все они были доверху забиты красками: краски, краски, краски! Как две радуги, как тропический сад. Названия одних вертятся на языке, о названии других вы и не догадываетесь, над третьими наверняка посмеётесь от души. И даже если вы ничего не смыслите в малахитовом изобразительном искусстве, при взгляде на малахитовые краски невольно подумаете: а не приобрести ли мне… Малахитовые краски ничем не отличались от самых обыкновенных красок, масляных или акварельных, но в малахитовых, как во чреве – жизнь, толкалось чудо. И открывалось оно одному только сердцу.
А ещё палитры, мольберты, скатанные в рулоны холсты – обязательно холсты! Но не белые, а именно чёрные, ведь всем известно, что малахитовыми красками пишут только на чёрных холстах. Стены магазина были увешаны рамами: большими, в полный рост, и до уютного маленькими, вычурными, витиеватыми, с ветвистыми узорами растений, но без их прямолинейного очарования, и геометрически пошлыми, простыми, как виселица, – прямоугольник, четыре дощечки.
Но на двери лавки с малахитовыми красками висела табличка: «Закрыто».
На Шатёрном переулке работало одно только «Бюро претворения фамильяров. Претворяем фамильяров в жизнь, на заказ, вот уже более двадцати лет». Там, за плотной непроницаемой ширмой в тёмной подсобке, художник-фамильярист орудовал малахитовой кистью, изображая в воздухе, без холста, фамильяра. Дело кропотливое и требующее чудовищного сосредоточения. Ширма тихонечко пританцовывала, сама, кажется, боясь потревожить творца, а творец творил. Выставочные фамильяры – два левокрокота и один молодой и тихий не феликефал, не ягненок – разгуливали по залу и читали книги. Едва завидев незнакомого кинокефала с набитым зелёным шерстяным мешком,
