психологической прозорливости, давнишнее, как бы прирожденное качество, – по крайней мере, оно развилось без заметных усилий. В оценке людей ошибался редко. Даже новый замысел, хотя и побуждал искать людей, но не ослеплял Логина. Эти люди, что собрались у Ермолина, были единственные, которые заинтересовались делом, каждый по-своему, так что с ними можно было «начать».
«Только бы начать!» – думал Логин.
А там, впереди, борьба за возможность работать в иных условиях.
– Что нового слышно? спросил Коноплев у Логина, когда тот поздоровался со всеми.
– Горожане, вы знаете, теперь только одним интересуются: рады скандалу.
По лицу Анны пробежало презрительное выражение; глаза ее показались Логину померкшими. Сожаление, что начал об этом, быстро сменилось в Логине странным ему самому злорадством.
– Да, это дело Молина, сказал Хотин, – скверное дело. Очень уж наши мещане все злобятся.
– Подлец этот ваш Молин! – крикнул Коноплев Шестову. – Я всегда это говорил. Тоже и девчонка, сказать по правде, стерва.
Нет, вы ошибаетесь, заговорил Шестов, краснея, – Алексей Иваныч очень честный человек.
Ну еще бы, честные люди всегда так делают!
– Он в этом деле даже и не виноват нисколько.
– Ну для него же лучше. Вы откуда же это знаете?
– Да он меня так уверял.
И только-то? Вот так доказательство! Коноплев хлопнул себя по коленям длинными руками и захохотал.
Молин не стал бы лгать, горячо спорил Шестов, он человек честный и умный, и свое дело знает, и ученики его уважают.
– Подите вы, – отъявленный прохвост! – решительно и даже с раздражением сказал Коноплев. – Охота вам была с ним якшаться! Я рад, что хоть с одного лицемера маску сдернули.
Шестов был весьма огорчен этими резкими отзывами о сослуживце и собирался еще что-то возражать. Но вмешался в разговор Ермолин; он до тех пор молчал и задумчивыми голубыми глазами ласково и грустно смотрел на Шестова.
– Не будем из-за него спорить, – сказал Ермолин примирительным голосом, – виноват он или нет, это обнаружится.
Анна не то застенчиво, не то задумчиво потупилась и тихо молвила:
– Да и говорить о нем невесело. Мне всегда стыдно было на него смотреть: он такой наглый, и цепляется, как репейник.
– И всем дает ругательные клички, – сказал Хотин. Видно было, что он вспомнил какую-нибудь из этих кличек – может быть, она относилась к кому-нибудь из присутствующих – и едва удержался от смеха: по его лицу пробежало отражение того нехорошего чувства, которое овладевает многими из нас при воспоминании о том, как обругали или осмеяли кого-нибудь из наших приятелей.
Шестов покраснел. Логин подумал, что грубая кличка могла относиться и к Анне, и почувствовал злобу. Быстро глянул на Анну. Брезгливое
