не против, если я задам вопрос – почему ты об этом спрашиваешь?
Виви пожала плечами:
– Просто в голову пришло.
Шарлотт не поверила в это ни на секунду. Отпив глоток вина, она ждала.
– Сегодня в классе каждый должен был рассказать, чем занимается его отец, – сказала наконец Виви.
Шарлотт захотелось их убить. Какая бесчувственность. И глупость.
– У Барбары Синклер папа кто-то там в ООН. А у Китти Фостер – врач, изобрел какую-то операцию, забыла уже какую. А отец Камиллы Брауер – владелец журнала.
– Твой дедушка был владельцем издательства.
– О дедушках они не спрашивали.
– А должны были.
– Да все в порядке, мам. Не я одна не могла ничего ответить. – Забота, прозвучавшая в голосе Виви, была точно гвоздь, забитый в сердце Шарлотт. Это она должна была заботиться о дочери, а не наоборот. – У Прю Мак-Кейб отец тоже на войне погиб. Вот только…
– Вот только – что?
– У нее на комоде стоит его карточка, где он в форме.
– У тебя тоже была бы его фотография, если бы квартиры обоих твоих дедушек не были экспроприированы немцами, а нашу не разграбили французы, после того как нас забрали. Мы не вернулись туда после лагеря. Не было смысла. И не то чтобы нас там ждали хорошие воспоминания.
– Знаю. Я не хотела сказать, будто это ты виновата, что у меня нет его фотографии. А как он выглядел?
Шарлотт налила себе еще вина. Уж конечно, она сможет вспомнить, как выглядел человек, в которого она была влюблена, вот только как бы она ни старалась, его лицо ускользало. Всплывали лишь какие-то кусочки. Загорелое горло под воротом рубашки: она смотрит на него снизу, положив голову ему на колени, на пляже, куда они поехали через два дня после свадьбы. Глаза, сощуренные от сигаретного дыма: он закуривает. Как он держал голову, чтобы казаться выше. Он всегда болезненно относился к собственному росту. Длинные, беспрестанно двигающиеся пальцы, затягивающие хирургические узлы на нитке, когда она была под рукой, и в воображении, когда нитки не было: докторские штучки. Ах нет, то были не его руки.
– Он был темноволосый. Смуглая кожа. Темные глаза.
– Я на него похожа?
– У тебя его глаза. И не только цвет, но и разрез глаз, – ответила Шарлотт, хотя этого она тоже не помнила.
Ей стало стыдно. Это было сродни добровольной амнезии.
– И его длинные ресницы, и брови. У него были брови удивительно красивой формы. Я еще шутила, как это несправедливо, что такие брови и ресницы достались мужчине.
– Как бы мне хотелось иметь его фотографию.
Шарлотт сидела и смотрела на дочь.
– И мне, сердце мое, и мне тоже.
Ей и в самом деле очень этого хотелось. Она даже думала попробовать эту фотографию раздобыть. Так ли это сложно? Несколько писем, пара отвлекающих вопросов. Не у всех квартиры оказались
