вынимаете глаза и вставляете другие. Жуть.
– Я нечаянно!
– Так я и поверила! – Мама высморкалась и стала заталкивать салфетку под тарелку.
Папино известное остроумие тормозит, когда дело касается меня. Когда он нервничает, остроумие вообще исчезает.
– Понравилось? – Он швырнул галстук под стол.
– Очень!
Вероятно, папа имел в виду шампанское, а я – своё выступление.
– Водки попробуешь?
Мне стало обидно. Мне начало становиться обидно.
– Родной отец! – пробормотала я.
– Я тебя усыновлю, – махнул рукой дядя Коля. – Пошёл он к чёрту!
– Удочерю, – поправила мужа тётя Эммы.
– После меня, – поднял указательный палец дядя Петя.
– Да ее уже некуда дальше усыновлять и удочерять, – сказала тётя Галя. – Петя, говорит Абрам Израилевич. Встань, слушай, улыбайся.
– Кто он? – поднялся дядя Петя.
– Антон Подойцев. Вспомни! Вместе в дипакадемии учились. Теперь он в Тель-Авиве заметная фигура.
Дяде Пете на банкете приходилось тяжело. Он должен был поблагодарить каждого из тостующих, сказав несколько добрых слов или просто чокнуться рюмками. Проще марафон пробежать, в смысле – вихляя задом, просеменить. Тётя Галя три месяца вбуравливала в мозг дяди Пети, кто будет, кто приедет из долей и весей. Дядя Петя ко всем относился по-доброму, и будь они поодиночке, с удовольствием вспомнил бы молодость. Но скопом!
Мне кажется, он устал. Как солдат на карауле, к которому смена не идёт. Точнее, как офицер, ответственный за охрану, в которую присылают нести службу кого попало. Он мечтал о рыбалке. Россия, камыши, река, лодка, удочка, караси, лещи и прочие белуги, закаты и рассветы, тишина, поплавок, никакой ответственности. Я вызнала его грёзы и предложила дяде Коле и папе воплотить их в жизнь.
Вам не кажется, что в повествовании я получаюсь жутко умной, прозорливой, этакой Ариадной с клубками в руках или хитрованкой вроде напёрсточницы? Однако человек скромный без меры наводит на мысль, что внутри-то у него клокочет бешеное честолюбие. Разубеждайте меня, разубеждайте! Хвастуну же и зазнайке всегда можно дать по носу. Не то чтобы я готова подставлять свой нос, но и набивать карманы пеплом для прилюдной посыпки головы мне не улыбается.
Вышло здорово. Через две недели после банкета, когда дядя Петя и тётя Галя наконец распрощались с последним из иностранных гостей из числа тех, с которыми протокол или просто старая дружба обязывали встретиться отдельно, на моих дядю и тётю было жалко смотреть. Будто их, толком не долечив, выписали из больницы после тяжёлой болезни. Потом они, наверное, будут смаковать каждый момент. Пока же, особенно дядя Петя, с ужасом оглядывались на юбилейную пытку.
Мы их отвезли на Дон.
Не в дом отдыха, не в пансионат, не в отель, не в санаторий, а в частный дом на берегу Дона.
Хозяевам,
