приведи лошадей! – приказал офицер, указывая рукой на ближний березняк.
Казачьи кони были крупными и длинноногими, один вороной масти, другой – серой в яблоках. Последний красавец принадлежал подхорунжему. Погрузив тяжеленного зверя на него и поддержав раненного подъесаула при посадке в седло, мы тронулись к кордону. Ружье офицера и свое собственное Самохвалов повесил себе за спину.
– Как сказал ты, Устин, про кабана этого, так и решил, что пойду на него, – говорил подъесаул, правя конем и дымя пенковой трубкой. – Подхорунжий Самохвалов первым вызвался составить мне компанию. Оставляем лошадей в березняке, шагаем с ружьями в руках по прогалине к подлеску, и вдруг секач! Выскакивает и прет прямо на нас. Я вскидываю ружье, стреляю, но мажу, а кабан сбивает меня и клыком бьет прямо в ногу. – Он прикусил нижнюю губу и поморщился. – Саднит рана, при каждом шаге лошади боль так и вспыхивает, так и разливается…
На кордоне Устин, как и обещал, наложил на раненную ногу офицера примочку из целебных трав и перевязал чистой светлой тряпицей. Поставил затем чайник на примус, достал хлеб, очистил головку лука, порезал сало. Пока он готовил завтрак, Благородов расстегнул верхние крючки чекменя и достал из нагрудного кармана мундира толстую тетрадь в кожаном переплете, из которой торчали газетные вырезки, и стал что-то писать в ней карандашом.
«Хм-м… Похоже, дневник ведет подъесаул, – сидя напротив него, подумал я. – Эх, ознакомиться бы с его записями!»
Самохвалов смолил цигарку, рассказывая случаи из охоты. Балагуром он был знатным, не умолкал ни на минуту. Когда вода в чайнике вскипела, мы сели к столу. Говорили о погоде, ценах на хлеб, о политике. Благородов, коснувшись казачьего рейда, заметил:
– У нас превосходный командир. Смел, дерзок, гроза! Под Царицыным лично водил кавалерию в атаку!.. Население городов встречало казаков колокольным звоном, хлебом-солью, громом оркестров. Наш корпус не только вызвал смятение в тылу Красной Армии, но и освободил от ига комиссаров хлебную житницу Совдепии! В Тамбовской губернии теперь править будут не хитрые жиды-комиссары и комбедовская голытьба, а умные и просвещенные православные люди… Купец возьмется за выгодную торговлю, священник – за проповеди, крестьянин – за соху…
Ну, да, плети подъесаул! Тамбов и Козлов уже отбиты Красной Армией. Тамбовский мужик уразумел, что к чему, его не проведешь пустыми посулами пришлых казаков!
– Чем занимался с отцом до переворота, Данила? – спросил он между делом.
– Мы с ним какую-никакую торговлишку вели в Петродаре, – озвучил я заготовленную легенду. – На Старобазарной площади одна лавочка, на Новобазарной другая. А, в общем, выходило неплохо.
– Ну, вот, краснопузые и вам встали поперек горла…
К концу завтрака Черкасов подморгнул мне и стал показывать, что чувствует себя неважно. Он потянул руку к спине, принялся морщиться, отдуваться, чем и привлек внимание подъесаула.
– Спиной мучаешься?
– Осколок
