прикасания были усталые, наиграно любящие.
Тем временем около крыльца поместья духовно растерзанный Эстебан хватался за свою буйную голову, невольно рвал волосы, смахивая крохотные слезы и нескончаемо причитал, не щадя укорял себя за аморальный поступок. Ужасное злодеяние он свершил, минуя все нравственные устои своей стойкой натуры. Ведь жизнь, ведь само Провидение явило ситуацию, в которой нужно было встать между сильным и слабым, виновным и невиновным, грешным и невинным. Но он лукаво избрал надругательство над человечностью – скверное невмешательство. А что если бы тот ребенок захлебнулся в луже, погиб от бессилия, тогда бы вся кара Небес пала на слугу, а не на господина, ведь руки злодея чисты, тот не прикасался к подкидышу. Долго такой укоризной он терзал себя, изнурял себя вопросом – кто важней для Вселенной – тот, кто нападает, или тот, кто испытывает гнет и боль, если одинаково любить их обоих, то чью сторону выбрать, кого принять в лоно своей любви? Нельзя служить двум господам – учил пророк Христос, а я лукавлю, нужно было отнести дитя в дом, под покровительство Мари Дон-Эскью, ослушаться приказания барона, но не потворствовать тому беззаконию – сожалея о своем выборе, говорил самому себе Эстебан.
В Терновом кусте произошел настоящий театральный переполох, ведь помимо рождения Хлои, барон привез некоего младенца неизвестного дальнего родства, однако с виду вполне спокойного, в меру детства уравновешенного. Сестра Мари, познав счастье материнства, настолько переполнилась любовью к детям, что охотно приютила возле своей груди и Аспида, пригрела змейку – как подшучивал в своей злорадной душе барон. Безусловно, об имени младенца пока никто не ведал, поэтому все начали придумывать всякого рода несуразные глупости. Смуглый слуга, принесший новорожденного, куда-то подевался. Барон Дон-Эскью задерживался с багажом, или готовил речь для поздравления сестры своей любимой супруги. Впоследствии оказалось что ни то, ни другое не входило в его скоропалительные намеченные планы. В первую наиважнейшую очередь, хозяин усадьбы отправился скорым шагом на кухню, дабы заморить огромного червячка, следуя нежным запахам всевозможной снеди. Однако обещанного супа ему не подали, поэтому пришлось напитаться, чем попало, и такой свободный рацион весьма позабавил тучного барона.
Затем прибрав свой раздутый живот, минуя всех возбужденных слуг, он вышел из дому и как, кстати, ему попался Эстебан в отличном огорченном виде, посему подсел рядом с обиженным мавром, без оправданий, заявив.
– Помнишь, Эстебан, у вышивальщиц имеются подушечки для иголок, вот и твое сердце подобно сему предмету, слишком мягкое оно у тебя, а жизненные укоры – колкие вещи, впиваются, остаются внутри, покуда их не вытащит мудрый человек. Знаю, ты сейчас ругаешь меня, даже, думается, презираешь. И это правильно, меня помимо прочего еще можно пожалеть, ведь я так ужасен в твоих глазах. Однако мне придется пояснить свое сегодняшнее поведение. – барон рассуждал здраво на сытый желудок, или злодейски хитроумно. – Во-первых, в том ребенке
