очень невысокого роста, не больше полутора метров, судя по дверным молоткам, расположенным на уровне колен. Предку, должно быть, этот дом казался величественным особняком; мне же – слишком высокой для своего возраста – он всегда был немного тесноват, и в детстве я частенько воображала себя великаншей в плену у двух троллей, живших в маленьком лесном холме.
Конечно, покинув отчий дом, я стала с грустью вспоминать даже то, что в детстве вызывало во мне лишь раздражение. И теперь каждый раз, возвращаясь в коттедж, я обнаруживала, что все меньше и меньше замечаю его недостатки… и даже нахожу уютной его тесноту.
Мы, как обычно, вошли в дом через гараж и остановились в маленьком чулане, чтобы снять обувь. Эта комната, битком набитая верхней одеждой, сухими цветами и лесными орехами, подвешенными к потолку в нейлоновых чулках, была, несомненно, самой неопрятной в доме. И все равно мне нравилось задерживаться здесь, потому что тут царил такой успокаивающий и такой знакомый запах – запах вощеных мебельных чехлов, ромашки и яблок, которые мы несколько лет назад забыли в корзине на шкафу.
Надев тапочки, мой отец сразу же отправился на кухню, а оттуда – в столовую. Слегка озадаченная таким маршрутом, я все же последовала за ним и увидела, как он осторожно подкрадывается к окну.
Окно выходило в сад, где стояла новая кормушка для птиц, явно предназначенная для пернатых друзей моего отца. Однако на помосте сидела черная белка, набивавшая рот семечками, насыпанными для птиц.
– Опять она!
Мой отец без промедления ринулся в сад, прямо в тапочках, чтобы прекратить эту злобную выходку самой Природы. Глядя на то, как он мечется по саду в вязаном жилете, трудно было поверить в то, что этот человек, Винсент Морган, был – до недавнего времени – директором местной школы, где много лет вселял ужас в маленьких мальчиков и девочек. В городке отца даже прозвали Морган Горгон, и в детстве если я оказывалась одна на улице, то тут же собирала вокруг себя компанию мальчишек, которые дружно кричали: «Морган – мини-Горгон», пока из своей лавки не показывался мясник в перепачканном кровью фартуке и не приказывал им заткнуться.
И лишь после ухода на пенсию отец всю свою энергию перенес на сад. Его постоянные рассказы об этом маленьком клочке земли его предков были полны жалоб и тоски. Яблоки никогда не бывали такими же сочными, как в его детстве, и малины никогда не вырастало так же много, как тогда, когда он был мальчишкой, набиравшим корзину за корзиной, чтобы отнести их потом на кухню миссис Уинтерботтом.
В идиллических описаниях его детства не было ни одной негативной детали. Отец-трудоголик и лежавшая в больнице мать никогда не упоминались, как и экономка миссис Уинтерботтом, суровая, холодная особа, в которой страсть к деловитости и чистоте не оставила места для нежности. Был лишь маленький мальчик в своем саду, окруженный пышной листвой и неизменным легким сиянием.
Заглянув в полуподвальный этаж, я, как и ожидала, увидела нескольких женщин, сидевших верхом на велотренажерах лицом к экрану, на котором демонстрировались упражнения.
– Привет, мамуля! – крикнула
