чёткоИ чтоб в Африке жить
Как в своей тарелке.
Так какого же беса
Торчу я здесь?!
Пусть я мал,
Пусть сопляк,
Как думают многие.
Но ведь где-то жизнь
Настоящая есть.
И туда вот
Бегут мои ноги.
Вьетнам
По набережной озера в Чикаго
Гуляли каждый вечер
Вы вдвоем
С Мэри О'Хиггинс.
Перед тем – в Айдахо
Ты странствовал
Под солнцем и дождем.
Ты, в общем, был
Совсем обычным парнем,
Знать не хотел
Политики бедлам, —
Не пачкал руки в ней,
В её труде ударном.
Таких парней
Полно и здесь и там.
Любил шататься ты
По разным штатам,
Ещё любил
Армстронга и вино,
А если гибли вдалеке солдаты,
Ты говорил:
«I fuck it! Всё равно».
Ты в это время,
С обществом не споря,
Желанья Мэри
С губ читал, а сам
Знать не хотел,
Что есть на свете горе,
Напалм и смерть
И, как его… Вьетнам?
Да ты плевал
На всякие там страны,
Пока с тобою Мэри, —
Всё – о'кэй!
Когда твой кореш
Умирал от раны,
Еще ты нежно
Гладил руку ей.
Но срок пришел
И с тысячью другими
Ты форму получил,
К плечу – приклад,
Десятками смертей
Подсумок твой набили
И в бой пошел ты,
Сам тому не рад.
А через месяц
Та О'Хиггинс Мэри, —
Она была тебе
Милей всех жён, —
Прочла, что на десятой параллели
Ты пулей партизана
Был сражён.
Упал ты в воду рисового поля,
И соскользнул с плеча
Ничей приклад.
За что погиб ты
И в какой ты роли
Шел в этот бой,
Сам этому не рад?
Суд
На суд суровым северным богам,
Короткий, верный,
Я отдаю судьбу и к их ногам
Слагаю нервы.
Весь нажитый сознаньем здешний мир
Я им дарю. Лишь не дарю свободы.
Свои сомненья, близнецы-уроды,
Тащу с собой на их кровавый пир.
Пусть рвут они, блаженно матерясь,
Мое, еще сознательное, мясо,
Я буду честен, трепеща, боясь,
Но мысль не пряча под защиту масок.
Пусть лучше Вотан или Тор, иль Один
Меня угробят. Смерти чистый дар
Достать честней, чем в общем хороводе
Овцой влачиться под удар
Родных бояр. Вливанье в ухо яда, —
Дней и собраний пошлый звукоряд.
Во имя утопического сада —
Выкорчевание, почти святой обряд.
Я принимаю и не принимаю
Их вызов. С проспиртованных мужей
Что взять-то? А иных не знаю, —
То псы вокруг,
