вечером Анна не вернулась домой к девяти часам. Только после одиннадцати Вульф послал меня в редакцию «Таймс» за газетами, и было далеко за полночь, когда мы в конце концов добились от Анны толку. К тому времени миссис Риччи звонила уже три раза. Когда я доставил девушку на Салливан-стрит почти в час ночи, домовладелица ожидала нас у дверей, возможно с готовой отповедью. Однако она не проронила ни слова, ограничившись испепеляющим взглядом. Я отдал Анне доллар, ибо на то имелась причина.
Я отчитался перед Вульфом наверху, в солярии перед оранжереей, оставив Анну в кабинете. Он сидел развалившись в огромном кресле. Красно-коричневая орхидея сантиметров двадцати в размахе щекотала ему затылок. Выглядел он совершенно незаинтересованным. Ему и вправду было неинтересно. Он едва взглянул на мои записи и вещи из комнаты Маффеи. Правда, Вульф согласился, что звонок наводит на размышления. Однако вряд ли ради этого стоило себя утруждать. Я пытался убедить его взяться за девушку, раз уж она ждет внизу. Вдруг что и выяснится? Наконец я выпалил со злостью:
– В конце концов, это стоило мне доллара. Пришлось задобрить домовладелицу.
– Это был твой доллар, Арчи.
– Нет, сэр. Это был доллар из средств на текущие расходы. Он занесен в бухгалтерскую книгу.
Я направился с ним к лифту. Если бы ему приходилось спускаться и подниматься пешком, думаю, он никогда бы не появился наверху. Даже ради растений.
Он тут же принялся за Анну. Это было прекрасно, хотя пятью годами ранее я бы этого не оценил. Красота заключалась в абсолютной всеохватности расспросов. Если девушка владела хотя бы крупицей информации, если в ее памяти хранилось полустертое ощущение или реакция, способная указать нам след или дать намек, они просто не могли ускользнуть от Вульфа. Он допрашивал служанку на протяжении пяти часов. Его интересовал тембр голоса Карло Маффеи, его привычки, манера одеваться, пристрастия в еде, характер, умение вести себя за столом, отношения с сестрой, миссис Риччи, самой Анной и всеми, с кем Анна когда-либо встречала его. Вульф расспрашивал ее о миссис Риччи, о всех жильцах, снимавших комнату в пансионе за два последних года, о соседях и торговцах, доставлявших товары на дом. Все это он проделывал с легкостью и неспешно, заботливо следя за тем, чтобы не утомлять ее. Совсем не так, как в тот раз, когда при мне допрашивал Лона Грейвса. Его Вульф мочалил почти целый день и в итоге едва не свел с ума. Мне казалось, что он выудил из девчонки лишь одно, да и то немногое. Признание, что она вынесла нечто из комнаты Маффеи тем самым утром в среду. Бумажки из ящика комода, с клеевым слоем на обороте и напечатанными названиями пароходов «Лючия» и «Фьоренца» на лицевой стороне. Конечно же, это были багажные наклейки. Полистав подшивки газет, я выяснил, что «Лючия» отплыла 18 мая, а «Фьоренца» – 3 июня. По-видимому, Маффеи намечал отъезд в Италию не один раз, а дважды, и оба раза откладывал. Анна, по ее словам, взяла бумажки, потому что они были очень яркие. Ей захотелось наклеить их на сундук, в котором она хранит
