Будто папа Сандры мерзавец, негодяй, подлец и свинья. Зачем она так сделала? Потому что вредительница, каких в советское время расстреливали. Навредила ему перед смертью, заодно и Сандре. Да если б он знал, что у него есть дочка, жизнь сложилась бы по-другому, да он бы для нее… Эх!
– А как же кровь? – произнес он вслух потерянно. – Кровь должна заговорить, подсказать… Это не моя дочь. Моя дочь узнала бы меня без старой карги.
Может, Клавдия Никитична перед смертью нарочно его подразнила? Отомстила за Нину? Но от мысли, что он отец, Бельмас отказаться уже не мог. И надумал проверить еще раз голос крови. Бельмас уселся на скамейку на детской площадке, рядом поставил коробку с куклой (купил самую дорогую и самую большую), на нее водрузил коробку конфет. И затянулся сигаретой. Он ждал, когда Сандра выйдет. Курил, волновался, думал, как ей доступно объяснить, что он не разыгрывает ее. И надеялся почувствовать энергетический поток, который потечет от него к Сандре и от нее к нему.
Во дворе появился Горбуша, поискал глазами Бельмаса, замахал руками, стараясь обратить на себя внимание. Но Бельмо сидел, сцепив на колене пальцы рук, в глубочайшей задумчивости, ничего не замечая вокруг. Горбуша размерчиком как и Держава, но посимпатичней и помоложе, а также добродушней. В колонию залетел по иронии судьбы (такие преступлений не совершают, но об этом он не говорил, вывод Бельмас сделал сам). Горбуша потому и получил рыбье прозвище, что молчун – никто не слышал, чтоб он хотя бы слово сказал, значит, немой. Он подошел к скамейке, Бельмо поднял на него тоскливые глаза и махнул рукой – уйди. Горбуша понимающе покивал, засим поплелся со двора.
Прошел еще час ожидания и сомнений. Дверь подъезда распахнулась, появилась Сандра. Замешкалась, копаясь в сумочке. Только сейчас Бельмас рассмотрел сие произведение, к которому, по словам подлой Клавдии Никитичны, он причастен. Статная. Это не в него. Наверное, статью Сандра в бабку пошла. Клавдия Никитична никогда не сгибалась, на плечах у нее так и покоилось достоинство, которое она боялась нечаянно уронить. Формы у девочки мамины – один к одному. На стройные ножки Нины заглядывались все парни в округе, а на ножках раскачивалась лучшая в мире попка. Ну и пусть у нее была не самая тонкая талия. Никогда не любил Бельмас считать женские ребра, а вот подержаться за выпуклую грудь, чтоб в зобу дыханье сперло, – это любил. Ему неважно было, какая там голова приклеена к шее. До Нины неважно было. Но потому она и запала ему в душу, что красивее девушки он не знал. Сандра в нее. Формы мамы завершали длинная шея (кстати, у него тоже шея длинная) и прекрасная головка, с которой струились до пояса светлые волосы. Правда, Нина была круглолицей, а у Сандры лицо удлиненное, с резко обозначенными скулами. Как у него.
Бельмас очутился у нее на пути. Сандра, на каблуках сильно превышавшая его в росте и оттого глядевшая на папу свысока, нахмурила изогнутые брови и неласково сказала:
– Опять ты?
Не заговорил голос крови. Значит, дочь не его. Но он предпринял еще одну попытку разбудить дочерние чувства:
– Сандра,
