не знаю.
– Наверное, он думает, что ты сделаешь из меня неистовую марксистку.
Эрик снова закурил. Его взгляд стал сосредоточенным, и он пытливо разглядывал меня. Мне показалось, что он вмиг протрезвел.
– Он не так сказал, Эс.
– Именно так, – ответила я, но не очень убедительно.
– Пожалуйста, скажи мне правду.
– Я сказала тебе…
–…ему не понравилась идея, что я буду присматривать за тобой в Нью-Йорке. Но, разумеется, он объяснил, почему считает, будто я могу дурно влиять на тебя.
– Я действительно не помню.
– А вот теперь ты мне лжешь. А ведь мы не лжем друг другу, Эс. – Брат взял меня за руку и тихо сказал: – Ты должна сказать мне.
Я подняла голову и выдержала его взгляд.
– Он сказал, что не считает тебя образцом морали.
Эрик промолчал. Он лишь глубоко затянулся сигаретой и слегка закашлялся.
– Конечно, я так не думаю, – сказала я.
– В самом деле?
– Ты же знаешь.
Он затушил сигарету в пепельнице и залпом допил коктейль.
– Но если бы это было правдой… если бы я «не был образцом морали»… это имело бы для тебя значение?
Теперь настала его очередь выдержать мой взгляд. Я знала, о чем мы оба думаем: этот вопрос мы всегда обходили стороной… хотя он постоянно витал в воздухе. Так же, как и у родителей, у меня были свои подозрения насчет сексуальной ориентации брата (усугубляемые тем, что в его жизни не было ни одной девушки). Но в те времена было не принято говорить об этом вслух. Дело было интимным. Буквально. И фигурально. Открыто признаться в гомосексуализме в Америке сороковых – это было подобно самоубийству. Даже если признаться своей младшей сестре, которая тебя обожает. Так что наши разговоры на эту тему сплошь состояли из кодовых слов.
– Для меня ты человек самой высокой морали, – сказала я.
– Но отец употребляет слово «мораль» в ином смысле. Ты это понимаешь, Эс?
Я накрыла его руку ладонью:
– Да, понимаю.
– И тебя это беспокоит?
– Ты мой брат. И только это имеет значение.
– Ты уверена?
Я сжала его руку:
– Уверена.
– Спасибо.
– Заткнись, – сказала я с улыбкой.
Он в ответ пожал мне руку:
– Я всегда буду на твоей стороне, Эс. Помни это. И не переживай из-за отца. На этот раз у него ничего не выйдет.
Спустя неделю мне в Брин-Мор пришло письмо.
Дорогая Эс!
После нашей встречи в прошлую субботу я решил, что пора бы мне смотаться на денек в Хартфорд. Так что на следующее утро я прыгнул в поезд. Нет нужды говорить, что мать и отец были слегка удивлены, увидев меня на пороге. Хотя поначалу отец и отказывался, но ему ничего не оставалось, кроме как выслушать меня от твоего имени. В первый час наших
