громыхнул герой Севастополя.
– А мабуть, этого Буонопартия – того, – заговорщицки подмигнул Сагайдаш, – убить… Пусть Петруша его – кинжалом. Аль из пистоли…
Граф задумался, воздел очи к потолку, затем поскрёб в основании бороды и только после того промолвил:
– А это, государи мои, как сюжет выведет. Опять же разбирайтесь промеж себя.
– Ну, это как-то… Супротив исторических фактов может выйти, – с тревогой глянул на Сагайдаша, а затем на графа опасливый Тихон.
– Правда искусства и правда жизни – вещи разные. А подчас даже – несовместные. И живут по различным законам… – Граф снова почесал заросшее горло, а потом заметил уже как бы сам себе, вполголоса: – Надо бы записать. Сейчас никто не поймёт, а лет через сто, может, кому и пригодится…
Не выходя из задумчивого состояния, граф развернулся и, не попрощавшись, вышел в сад.
По аккуратной дорожке граф вышел к любимому деревцу. Эту вишенку Лев Николаевич собственноручно посадил пару лет назад. Прошедшей весной деревце заметно прибавило в росте, пораскинуло упругие ветви вширь. А когда-то это был жалкий саженец с вялыми запылёнными листиками. Граф увидел его у забора одной из крестьянских изб. Юное и неказистое деревцо косо стояло в стороне от ворот, предназначенное то ли на продажу, то ли просто для выкидывания в компостную яму. Что-то необъяснимое зацепило сердце Льва Николаевича и заставило остановиться. Он кликнул хозяев. Вышла баба в неопрятной залатанной юбке, натянутой под самые подмышки.
– Что за деревцо?
– Вишня, – был ответ.
– Какой сорт? – спросил просвещённый граф.
– Укусная, – прошамкала баба.
– Я верю, что она вкусная, сорт-то какой? – не унимался Лев Николаевич.
– Так я же и говорю: сорт ея – вишня укусная! – чуть не по складам, словно малому дитю, пояснила баба.
Граф от души рассмеялся и забрал саженец. Лев Николаевич сам выбрал для деревца место в своем саду, собственноручно посадил его, регулярно поливал и называл почему-то Деревцем Сефирот. Как раз тогда граф начал брать у раввина Минора уроки иврита и основ каббалы – диковинные для русского языка слова потешали Льва Николаевича, и он, видимо для лучшего запоминания, старался приспосабливать их в повседневном быту. Так любимая вишня стала Деревцем Сефирот.
Лев Николаевич, чуть кряхтя, нагнулся и полил основание ствола водой из садовой лейки, затем коснулся упругих темно-зелёных, словно вода в заводи, листочков. Граф любовно, как будто непослушные вихры на голове ребёнка, потормошил листву вишни.
– Да-а-а… – удовлетворённо прошептал Лев Николаевич. – Деревцо Сефирот.
Завершив немногословное общение с любимым растением, граф развернулся и пошёл назад в усадьбу.
Поскольку времени писательской троице граф дал до утра, за работу решили садиться незамедлительно после
