мало трогает, сами понимаете – от перманентного рона очередная изжога нарисовалась. Но за вас похлопочу, только команду дайте.
– Да иди ты к этому п[ом]идору гнойному. Задолбал уже! – не выдержал Бобби.
– Ну что вы, пацаны, я ж для вас. А вообще, такое чувство, будто это у вас изжога, а не у меня.
– Давайте не будем ссориться, а пойдём в музыкальное кафе и там задницы прижмём, – примирил стороны старый ребе Лео.
Про «прижать задницы», это он метко. В свете текущей обстановки.
Замкнув периметр центральной площади, мы таки вернулись к кафе с живой музыкой. Заметив очередную порцию прибывших «ходячих кошельков», местное население приободрилось. Из-за столика у импровизированной сцены выгнали бабушку: «Садитесь, гости дорогие. Сэрбэсы-сенисэры? Извольте-с». Музыканты, к тому моменту уже подуставшие, вновь взялись за старое. И давай лабать с новой энергией. А ведь пока мы бегали кругами от п[ом]идоров, в кафе не прекращался их сет. Хотя возраста они были… нет, даже не предпенсионного, как мы, а попросту доисторического: дедушкам лет по семьсот, не меньше! Но шоу они зажгли, доложу я вам. Такого отрыва башни с нами ещё не случалось. Согласитесь, Отцы, что этот вечер в кафе под музыку «Лос Дедушкос» – один из самых высоких эмоциональных пиков всего нашего путешествия.
Как это описать? Да невозможно! Играли они на инструментах того же возраста и состояния, что и сами. Соло-гитара кузбасслаком покрашена [39]! Усилители, собранные на коленке из подольской швейной машинки и белорусского трактора. А контрабас, тот и вовсе из лопаты. Я так подробно до винтика всё рассмотрел, потому что столик наш центровой был всего в метре от музыкантов.
Как они играли! Я пребывал в полнейшем аффектозе. Улыбку с лица пришлось отскребать весь остаток ночи. Я смотрю на Бадди Марка, «а у него такая же улыбка. И как у меня – оранжевое настрое-е-е-е-е-енье!» [40]
– Ты видишь, как дедушко на соляге лабает? Я хочу, чтобы у меня был такой дед!
– Марик, прости, но он МОЙ дед! Я же тоже когда-то вот так солы на гитаре пилил. Внук я его, понимаешь?
И солист цвета варёной свеклы и с голосом Робертино Лоретти [41]. А как они в припеве на «Сальсите» хором выстреливали: «А!…… А!………А!…» И вершиной репертуара – «Аста сьемпре, команданте». До слёз, пацаны, до слёз. А где наша аппаратура грёбаная, со стыдом вместе упрятанная? Как всегда: даже мобильника с собой нет, чтобы запечатлеть всю эту «фелисидаду» (счастье). Позже Падре Бобби отыскал в мировой паутине фотографию наших дедушек. Как будто родных увидели. Вот такие они у нас, наши «Лос Дедушкос»!
Во время перекура стали брататься с дедушками: улыбками, обниманиями да денюжками. Бобба купил их диск, который натурально потом закрутили до дыр. И каждый раз, блаженно закрывая глаза, под их непритязательные песни мы уносились мыслями в этот прекрасный вечер. Пообщались. Один говорит, жаль, что русского уже не помнит. Зато вспомнил несколько аккордов «Катюши». Другой деда тычет в компашку: вот эту «Сальситу»
Битумный лак, получаемый растворением битума в уайт-спирите – черная густая жидкость с характерным нефтяным запахом
Строчка известной песни группы Чайф
Популярный в начале 60-х итальянский певец-подросток, певший до ломки голоса чистым дискантом. В связи с чем сразу вспоминается знаковый диалог в музыкальном отделе ГУМа из фильма Георгия Данелии «Я шагаю по Москве» (1964):
– Робертино есть?
– Нет
– Почему?
– Подрос потому что
