мистер Лэкерстин, одутловатый здоровяк лет сорока, представитель лесоторговой фирмы. Он крепко выпил прошлым вечером и жестоко за это расплачивался. У доски для объявлений стоял Эллис, представитель еще одной компании, и напряженно вчитывался во что-то. Это был маленький вертлявый человечек с бледным, угловатым лицом и жестким ежиком. В одном из шезлонгов растянулся Максвелл, военный инспектор лесных угодий; он читал газету «Просторы», из-под которой торчали его мосластые ноги и плотные волосатые предплечья.
– Глянь на шального старпера, – сказал Вестфилд и потрепал за плечи мистера Лэкерстина. – В назидание молодежи, а? Боже упаси от этакой напасти и всякое такое. Мотайте на ус, какими вы будете в сорок.
Мистер Лэкерстин издал стон, в котором можно было разобрать слово «бренди».
– Бедняга, – сказал Вестфилд, – заядлый мученик бухла ради, ага? Глянь, сочится из всех пор. Напоминает старого полковника, который спал без сетки от москитов. Его слугу спросили, как так, а он им: «Ночью хозяин так пьян, что не чует москитов, а утром москиты так пьяны, что не чуют хозяина». Глянь на него – бухал полночи, и еще подавай. А к нему племянница, на выданье, в гости едет, так-то. Нынче вечером будет, верно, Лэкерстин?
– Да оставь ты эту пьянь, – раздраженно бросил Эллис говорком кокни, не оборачиваясь.
– Нах-х-х племянницу! – простонал мистер Лэкерстин. – Подайте бренди, бога ради.
– Вот повезло девице, а? Что ни день, видеть дядю под столом. Эй, буфетчик! Неси-ка бренди для мистера Лэкерстина!
Буфетчик, крепкий смуглый дравид с прозрачно-желтыми, как у собаки, глазами принес бренди на медном подносе. Флори и Вестфилд заказали джину. Мистер Лэкерстин приложился несколько раз к бренди и откинулся на спинку, застонав уже не так отчаянно. У него было мясистое, открытое лицо, с усами щеточкой. И сам он был человек открытый и простой, не имевший никаких других стремлений, кроме как «гульнуть». Жена держала его в узде единственным возможным способом – не выпускала из виду больше, чем на час-другой. Через год после женитьбы она первый и последний раз оставила его на две недели, а вернувшись на день раньше срока, застала в обнимку с двумя голыми туземками и с третьей, выливавшей ему в рот остатки виски из бутылки. С тех пор она его караулила, по словам мистера Лэкерстина, «как кошка у мышиной, млять, норки». И все же он нет-нет да умудрялся «гульнуть», хотя, как правило, наспех.
– Иисусе Христе, что с моей головой с утра, – сказал он. – Позови еще буфетчика, Вестфилд. Нужно догнаться бренди, пока супруга не нагрянула. Говорит, урежет мне бухло до четырех стопок в день, как племянница приедет, – и добавил мрачно: – Изведи их бог обеих!
– Харе вам всем дурака валять, – сказал Эллис злобно, – слушайте сюда.
Он выражался в чудаковатой насмешливой манере, почти всякий раз задевая кого-то, и намеренно нажимал на свое просторечие, для пущей язвительности.
– Видали, чо нам предписал старый Макгрегор? Всех решил осчастливить. Максвелл, очнись и слушай!
Максвелл
