тебя… в сиротском приюте. То, как ты держался. В тебе было нечто… особенное… чему трудно дать определение. Но бесспорно особенное. Ты еще себя проявишь. Где-нибудь. Ты изменишь что-то важное… в чьей-нибудь жизни… просто потому, что ты такой есть».
– Мэтью?
«Я всегда тобой гордился».
– Мэтью?
До него наконец дошло: Джон что-то ему говорит, но что?.. Мэтью усилием воли вернулся в настоящее – вынырнул, подобно пловцу, на поверхность грязного омута.
– Да?..
– Я спросил, идешь ли ты на мероприятие. В пятницу.
– Мероприятие? – Ах да, расклеенные по городу объявления… – Какое?
– Ну, в церкви. Знаешь, Элизабет Мартин ведь на тебя глаз положила.
Мэтью рассеянно кивнул:
– Дочь сапожника… Ей же четырнадцать исполнилось?
– И что? Невеста она завидная, Мэтью, я бы на твоем месте нос-то не воротил.
– Да я и не ворочу. Просто… как-то я не расположен к общению.
– А кто сказал, что вам надо общаться? Я тебе про женитьбу толкую!
– Хм, вероятно, тебе стоит пересмотреть свои взгляды на брак.
– Ладно, как знаешь. Мне работать надо. – Джон направился было к кузнице, но вдруг замешкал и остановился в лучах солнца. – Можешь хоть до посинения биться башкой об стену, ежели хочешь, – сказал он. – Да только стене от этого никакого вреда. А тебе?..
– Не знаю, – последовал изможденный, раздавленный ответ.
– Надеюсь, скоро узнаешь и поймешь. Хорошего тебе дня, Мэтью.
– И тебе, Джон.
Джон Файв вернулся в кузницу, а Мэтью – в голове все еще стоял туман, вызванный не то разочарованием, не то ударом доски по голове, – вышел на Нью-стрит, а оттуда двинулся на север Уолл-стрит, к конторе судьи Вудворда в городской ратуше. Ему пришлось вновь пройти мимо позорного столба, к которому вполне заслуженно приковали Эбенезера Грудера (Мэтью по долгу службы довелось ознакомиться с материалами его дела).
Грудер был не один. Рядом с корзиной боеприпасов стоял стройный денди в бежевом сюртуке и треуголке в цвет. У него были светлые, почти белые волосы, собранные сзади бежевой лентой, и светло-коричневые башмаки из дорогой кожи; на левом плече лежал хлыст. Судя по наклону его головы, он с интересом разглядывал преданного общественному поруганию вора. Наконец он взял из корзины яблоко и без промедления метнул его в лицо Грудеру – с расстояния двенадцати футов, а то и больше. Яблоко угодило воришке в лоб и разлетелось на куски.
– Ах ты, тварь! – заорал Грудер, стискивая зажатые в колодки кулаки. – Паскуда! Грязный ублюдок!
Господин молча и деловито выбрал второе яблоко и запустил его Грудеру прямо в рот.
Видно, снаряд оказался покрепче первого: на сей раз преступник не стал сыпать проклятиями, а принялся сплевывать кровь из разбитой верхней губы.
Денди – не иначе как гренадер,
