ропот, начавший было подниматься в толпе, понемногу утих, однако с улицы еще доносились вопли и свист: простой народ вынес свой вердикт. Мэтью стал гадать, не лучше ли городу иметь мертвого мэра, чем такого губернатора; что ж, время покажет.
Корнбери уже пустился в новые разглагольствования. Он выражал признательность всем господам – и прекрасным дамам, разумеется, – за их поддержку и признание того факта, что растущему городу необходим сильный правитель. Наконец, заездив насмерть лошадь самолюбования, он молвил:
– Прежде чем объявить сие собрание закрытым, хочу спросить: не желает ли кто-нибудь из присутствующих высказаться? Быть может, у вас есть предложения? Хочу, чтобы вы знали: я – человек широких взглядов и готов приложить все усилия для решения ваших проблем, больших и малых, если это поспособствует процветанию и благополучию нашего города. Есть желающие?
Мэтью думал было задать один вопрос, однако поостерегся: в его нынешнем положении неразумно злить Лиллехорна. За минувший месяц Мэтью оставил у его секретаря уже два письма со своими соображениями и ответов не получил, так какой смысл и дальше гнуть свое?
Вдруг встал старик Хупер Гиллеспи с всклокоченными седыми волосами и заговорил сиплым, просоленным морскими ветрами голосом:
– Тута вон чего, сэр. Мучает меня одна напасть. – Не дожидаясь ответа, он поднял паруса и, по своему обыкновению, на полном ходу пошел дальше: – Я паромщик, вожу паром до Брюкелена и обратно. Страсть как замучили меня расхитчики на реке. Они ж, поганцы, нарочно костры жгут на Устричном острове, шоб корабли на скалы загнать, а те и бьются почем зря! Сердце заходится, ей-богу, на это глядючи. Ежели велите, я вам покажу, в какой пещере разбойники засели. Схоронились под перевернутым кораблем и не видать их средь водорослей да палок. Хатка почище бобровой будет! Коли вы эту шушеру не переловите, чую, дело до смертоубийства дойдет. Они там без конца всякие пакости замышляют, я же вижу. Раз в июне они и меня обчистили – всех моих пассанжиров до единого! А ну как в следующий раз нечем откупиться от них будет, не найдется на борту ни монеты, ни бутылки рому – дык они кого-нить порешат, бо у главаря этих сквернавцев, который из себя Уильяма Кидда мнит, есть шпага. Кабы беды не вышло! Кабы лихой ночью клинок энтот окаянный не очутился у моего горла… Шо скажете?
Лорд Корнбери ничего не сказал, только вытаращил глаза (что его ничуть не красило), затем наконец обратился к публике:
– Будьте так любезны, переведите это на английский!
– А, не слушайте вы мистера Гиллеспи, сэр, – сообщил лорду его новый фаворит, главный констебль. – Речь об одном недоразумении на реке, которое я в ближайшее время обязуюсь устранить. Вам совершенно не о чем беспокоиться.
– Чего это он грит? – спросил Гиллеспи своего соседа.
– Сядь, Хупер! – распорядился Лиллехорн, царственно взмахнув тростью. – У губернатора нет времени на твои пустяки.
Позднее
