него это был «процесс совсем не денежный, а принципиальный»[57]. «Что касается моих претензий к О. Мандельштаму, то в этом отношении я добивался только гласности и суда общественного мнения и потому совершенно удовлетворен той оглаской, которую получило дело», – пишет Горнфельд правлению Всероссийского союза писателей 10 января 1929 года[58]. Свою миссию Горнфельд (с начала 1920-х годов вовлеченный в обреченные попытки противостояния стремлению новой власти «морально разложить и исподволь полонить писателя»[59] и лично весьма щепетильный в вопросах социальной этики[60]) видит в публичном вынесении моральной оценки советским литературным практикам и тем авторам, которые – осознавая, как Мандельштам, порочность этих практик – тем не менее принимают в них деятельное участие.
Сложившаяся в СССР литературная система, полагает Горнфельд, провоцирует писателей на безответственность – авторскую и/или поведенческую. Так, осуждая неосновательные, с его точки зрения, выводы очередной статьи Виктора Шкловского, Горнфельд пишет одному из своих корреспондентов: <…> он [Шкловский] хочет иметь право на эту бесшабашность, как Мандельштам хочет иметь право на кражу. И из-за этого эти не плохие ведь и ценные люди стали мне врагами. Очень грустно»[61]. Таким образом, прежнее эстетическое расхождение Горнфельда – «традиционно мыслящего, позитивистски настроенного интеллигента, которому „совершенно чужда” вся культура модернизма»[62] – и с Мандельштамом и со Шкловским осложняется столь же глубоким расхождением этическим, напрямую связанным с непроговариваемым вслух по цензурным условиям отношением к советской власти. Как, по точному замечанию Б.М. Гаспарова, в вопросах поэтики Горнфельд «не делает никакого различия между старшими и младшими символистами, между футуристами и акмеистами: для него все они – представители „декадентской” глоссолалии»[63], так и в вопросах этики (связанной с политикой) Горнфельд не отличает Мандельштама от, скажем, Маяковского[64] – для него все они адепты нового пореволюционного литературного устройства, противопоставившие себя традиционным моральным устоям русской литературы, хранителем которых он себя ощущает. В установках, с которыми Горнфельд подходит к «делу о переводах», отчетливо читается стремление вернуться к органичной для дореволюционной либеральной общественности и, наоборот, экзотической для советской действительности конца 1920-х годов практике «публичных жестов»: так, демонстративно отказываясь – несмотря на скромное материальное положение и инвалидность – от получения денежной компенсации от издательства за несанкционированное использование его перевода, Горнфельд предлагает перевести эти деньги в Литературный фонд[65] – восстановленную в 1927 году организацию писательской взаимопомощи, наследующую (по мере предоставлявшейся большевиками возможности) закрытому в 1918 году прежнему Литературному
Там же. С. 153.
Там же. С. 152.
Из письма И.Г. Лежнева Горнфельду, 14 декабря 1922 года; цит. по:
В 1923 году, после публикации в журнале «Россия», чьим обозревателем Горнфельд являлся, статьи В.Г. Тана, содержавшей оскорбительные выпады против деятелей белой эмиграции, Горнфельд прекратил сотрудничество с журналом (см.: Там же. С. 513). В 1926 году советский журналист иронически именовал Горнфельда «потерявшим корень в слове ЦИК» (имея в виду анализ Горнфельдом этой аббревиатуры в книге «Новые словечки и старые слова» [Пг., 1922. С. 15]: Жизнь искусства. 1926.1 июня. № 22. С. 11). В целом трудно согласиться с замечанием Е.А. Тоддеса о том, что Горнфельд «по видимости легко вошел в „новый мир“ и получил его признание»
Из письма А.Б. Дерману, 4 февраля 1929 года (Знамя. 2014. № 2. С. 153). Об имевшей место в 1922-1924 годах печатной полемике Горнфельда и Шкловского см. комментарии А.Ю. Галушкина в изд.:
Там же.
Узнав о выступлении Маяковского против Мандельштама на Конфликтной комиссии Федерации писателей, Горнфельд пишет Р.М. Шейниной 27 мая 1929 года: «Из членов Комиссии особенно ругал Мандельштама Маяковский – едва ли по принципиальным, верно по личным мотивам» (Знамя. 2014. № 3. С. 144).
В письме правлению ВСП, 10 января 1929 года (Там же. № 2. С. 152).
