и звеня,
И солнце яркое пылало.
Я шёл в раздумье, просто так,
Любуясь синими горами.
И тихо лился синий мрак
Между невидными звездами.
В тени уже расцветших лип
Услышал я: гречанка пела.
А как прекрасен был изгиб
Её прекраснейшего тела!
Коленей согнутых овал
Её красивых стройных ножек
Мой взгляд невольно приковал.
Как хороша была! О Боже!
Как бровь её была черна!
Как взгляд её сиял влюблённый!
Сама Афина то была
Под липой, зноем опалённой.
Вечер в Курултыкене
Ночи летней тёплый вечер.
Тишина вокруг.
Светят звёзды, словно свечи.
Лунный полукруг
Проложил дорожки-тропки.
Речки блещет гладь.
Дремлют в синей дымке сопки.
В свете лунном падь[3].
Вот сучок вдруг треснул звонко.
Лист молчит берёз.
Источает запах тонкий
Дикий абрикос[4].
На скамейке у калитки,
Где судил сам Бог,
Поцелуи, смех, улыбки,
Тихий говорок.
Горянка
Тонка и гибка, как лоза.
Стройна, как серна гор.
Черны, как ночь, её глаза.
Пугливый, ясный взор.
Ресниц полёт, как мотылька
Порханье над цветком.
А речь – журчанье ручейка.
Взгляд, брошенный тайком.
Я вижу, что сулит судьба
Ей, что в дальнейшем ждёт.
Средь скал холодных, как раба,
Внизу Шахе[5] ревёт.
Здесь зарослей густых покой
Не всколыхнёт ни крик,
Ни горного потока вой,
Ни светлый счастья миг.
Её встречал я много раз,
Когда она порой,
Сверкая красотою глаз,
Ходила за водой
К ручью; кувшин свой опустив,
Гляделася в волне;
Был юный лик её красив,
И улыбалась мне.
Не мог я ей надежду дать,
И не хватило сил
Её обманывать, ей лгать.
Другую я любил.
Прошло немало лет с тех пор.
Где только не был я!
И мимо проезжал тех гор.
Друг посвятил меня.
Всходила много раз луна
И заходила вновь.
Она в тоске живёт одна,
Хранит свою любовь.
Лето
Падь – в Забайкалье: понижение между сопками.
На юге Забайкалья в Кыринском районе недалеко от посёлка Курултыкен растёт дикий абрикос, несъедобный и даже ядовитый.
Р. Шахе впадает в Чёрное море севернее Дагомыса.
