обернувшись уже у двери, спросила: – Надеюсь, за месяц мы слепим из него настоящего Грина?
– Сделаем! – уверенно произнес доктор. – Они очень похожи. Правда, кое-что нужно будет подкрасить, подтянуть, в общем, косметику навести. Ухо нужно будет обязательно выправить – у нашего оно чуть надорвано. Помните, они со стаффордом сцепились? Но это все мелочи. Я на теле Грина знаю каждый волосок.
– Приступайте, мы завтра утром с Александром Михайловичем заедем вас проведать. Да смотрите, чтобы муж ничего не заподозрил. Хорошенько перебинтуйте несостоявшегося донора, – она улыбнулась и кивнула в мою сторону.
– Все будет на «пять с плюсом», – заверил Антон Игоревич.
– Я на вас надеюсь, доктор! – Ольга Семеновна махнула рукой и исчезла за дверью.
Фух! Можно наконец-то и свободно вздохнуть. Кажется, казнь моя снова отменяется. Вот все-таки везет мне на таких, как Ольга Семеновна. Дай тебе бог долгих лет жизни, замечательная ты женщина! Эти все косметические дела я переживу. Ухо нужно надрезать? Да режьте вы его хоть на серпантин. Можете сделать из меня хоть добермана или вообще среднеазиатскую овчарку. Видели таких? Они совсем без ушей – и ничего! Главное – печень остается со мной, и я продолжаю здравствовать.
Выходит, мне придется жить под другим именем? Как там? Грин? Ну а что, имя неплохое. Вот только, если мне удастся сбежать в свою школу, узнают ли они меня, такого попугая разукрашенного? Вот размечтался. Погоди ты еще о школе мечтать. Пусть тебя еще этот, как его… Александр Михайлович признает. Вдруг поймет, что его обманули. Одна теперь надежда на Ольгу Семеновну. Вот вляпался, так вляпался. Хотя я тут при чем? Опять люди что-то намудрили, а мне отдувайся. Ну, что ж, где наша не пропадала, побуду диванным Грином. Это лучше, чем без печенки остаться.
В кабинет вошли двое, как я потом понял, помощников доктора. И началось мое перевоплощение!
II
И смех, и грех. Не знаю, плакали бы вы или смеялись, если бы увидели меня на следующий день, но мне было явно не до смеха. Эх, наверное, Бог меня наказал за то, что я частенько посмеивался над котом Фараоном, называя его мумией. А теперь вот и сам в нее превратился. В комнате, где из меня ваяли изрезанного Грина, напротив меня во всю стену висело зеркало. После того, как люди отошли от стола и я увидел в нем себя, верите, чуть не взвыл от страха. Таким я еще себя не видел. Из всего живого на мне были мои глаза и мокрый нос. Все остальное в бинтах, в каких-то прищепках, веревочках – даже лап не было видно. Словом, к смотринам готов.
– Ну, как тут наш бедняга поживает? – прямо с порога протрубил Александр Михайлович.
– Все отлично, шеф! – объявил Антон Игоревич.
– А что с донором? – неожиданно спросил мужчина, а я вздрогнул. Это ведь он обо мне спросил.
– Его кремировали, – сказала вошедшая вместе с мужем Ольга Семеновна. – Не переживай.
– Да мне-то чего переживать? – загоготал Александр Михайлович. – Главное, чтобы Гринчик мой жил. – И, обращаясь к доктору, добавил: – Когда поднимется?
– Желательно
