к себе солонку.
– В вашем классе было двадцать пять человек, – невозмутимо сказала она. – А макали только тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего-ничего!
– Нет, серьезно! На что ты намекаешь? Что я был сам виноват?
– Ну, ты заикался…
– И это, по-твоему, повод?!
– Ты не вписывался в коллектив…
– Господи, мама!
– В самом деле, Илюша, вспомни: ты ни с кем не дружил, мы с папой вечно подыскивали тебе приятелей среди детей наших друзей, и даже они воротили от тебя нос.
– Как и я от них! Из принудительной дружбы никогда ничего хорошего не выходит! И что значит – «воротили нос»? – Он горячился все сильнее, не понимая, что приоткрытые ворота бойни неумолимо приближаются.
– Раз уж ты об этом заговорил: тебе стоило…
– Я заговорил?!
– …научиться давать сдачи!
– Мама, ты когда-нибудь пыталась дать сдачи десяти здоровым парням?
– Ну, это не аргумент!
– А что тогда аргумент?
– Оправдывать собственную трусость численным превосходством противника низко! – вмешался Виктор Петрович.
– Прекрасно! Вот я уже и трус!
– Илюша, я не говорю, что те мальчики, твои одноклассники, были правы…
– Вообще-то, мама, ты именно это и говоришь!
Кристина поднялась из-за стола:
– Так, все, меня это достало! Ссорьтесь без меня!
– А НУ СЯДЬ!
Мгновенный переход от фальшивой умильности к ярости в голосе матери испугал Кристину.
Вот оно, то главное, ради чего все затевалось. Можно отказаться от жирного мяса, но нельзя по своей воле выйти из-за стола, если мамочка еще не закончила экзекуцию.
Побледневшая Кристина молча опустилась на место.
Бунт на корабле был подавлен.
– А мне нравится вид на Кремль, – пробормотала Варвара.
Илья молчал, глядя перед собой застывшим взглядом. Виктор Петрович чавкал.
Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять: у некоторых семья – это не место, где можно быть самим собой рядом с теми, кто тебя любит. Это поле боя. Всегда. Каждую минуту. Чем дольше и безмятежнее затишье, тем мощнее будет взрыв.
В некотором смысле Ульяне Степановне не позавидуешь. Она – главнокомандующий, у которого один солдат то и дело пытается дезертировать, другой способен случайно подорвать себя вместо противника, а третий не оправдал возложенных на него надежд и остался пешкой, вместо того чтобы выйти в ферзи. Он мог стать знаменитым фигуристом! Великим математиком! В него столько вкладывали, его так упорно толкали в нужную сторону! Не думаю, что Харламовы когда-либо способны были рассмотреть своего настоящего сына: тихого заикающегося мальчика, любителя сложных конструкторов и книжек по физике.
Этого крушения надежд Ульяна Степановна
