style="font-size:15px;"> Мы подошли к старинному особняку. Фасад дома был украшен затейливой колоннадой. Над центральным портиком на уровне второго этажа располагался просторный балкон, увитый многолетней виноградной лозой. Точно такую архитектурную деталь я видел по выходу из «Талассии», когда вслед за стариком задержался на круговом перекрёстке.
Скаты крыши и пологие фронтоны дома посверкивали красной, недавно положенной медью. Во всём чувствовалась умная мужская рука и женское внимание к мелочам.
– Пойдём же! – девушка открыла ключом высокую парадную дверь и буквально втолкнула меня в прихожую. Сбросив в передней обувь, мы поднялись на второй этаж, прошли несколько метров по коридору с высоким потолком и, распахнув узорчатые створы парадной двери, оказались в большой светлой зале.
По множеству декоративных элементов, украшавших залу, несложно было догадаться, что она является центральным помещением в доме. Потолок радовал глаз фрагментами лепнины и крупными архитектурными кессонами. Три огромных окна наполняли воздушное пространство залы россыпью золотистого света. Солнечные лучи дробились в узорах тюлевых занавесок и при малейшем колыхании ветра заводили на стенах залы искромётный танец. При этом казалось, что причудливый рисунок стен, выполненный в технике венецианской штукатурки, нарушает свою изобразительную статику и тоже включается в танцевальный круговорот.
Я невольно улыбнулся, разглядывая дивный солнечный аквариум, в котором человек должен был по замыслу архитектора ощущать себя весёлой рыбкой, потерявшей связь с земной гравитацией.
В центре залы торжественно стоял большой дубовый стол, нарочито витиеватой формы. «Не иначе, как Гауди проектировал эту странную столешницу!» – подумал я, припоминая свои впечатления от экскурсии по Барселоне.
Я считаю себя истинным испанцем, но разделить национальный восторг по поводу архитектора Гауди и исковерканных им фасадов барселонских улиц не могу. Простите, тошнит!
К слову сказать, я оказался прав в своём предположении насчёт столешницы. История о том, как этот стол попал в дом моей очаровательной пери, оказалась весьма затейливой и почти неправдоподобной. Будет время, расскажу как-нибудь на досуге.
– Ну что ты стоишь? Идём! – поморщилась девушка.
Мы обогнули угловую китайскую ширму, покрытую изображениями аистов и болотной растительности, и оказались в уютном, обставленном мягкой мебелью уголке.
Тут я заметил небольшой лист бумаги кремового цвета, подколотый к ширме на поперечную шёлковую вязь. Лист был исписан крупным неровным почерком. Я разобрал только первую строку: «Катрин, любимая…»
Катрин!.. Не надо объяснять, какое потрясение произвела эта надпись в моей душе. Вновь перед глазами пронеслись чудище, трон, каракатицы, карабкающиеся по грот-брам-реям памяти и… и нежная русалка Катрин, весёлая и печальная одновременно.
– Это что?.. – спросил я, указывая на листок.
Зачем
