Но там малёха, – заверяет он, косясь на пистолет в моих трясущихся руках.
– Я тебе не верю, – качаю головой и снимаю пистолет с предохранителя, сообразив, наконец, что и Гридас может быть предателем.
– Так. Тихо! Ти-хо! Я от Долгова! – пятится он назад, попутно доставая из штанов телефон. – Смотри, звоню ему.
Он трясет сотовым, как погремушкой и демонстративно нажимает на вызов.
– Нашел? – через пару гудков раздается из динамика любимый голос и, мои ноги все-таки подкашиваются. Упав на колени, меня начинает колотить, как припадочную. Все напряжение, страх и отчаяние прорывается наружу, и я захожусь в слезах.
Да что там?! Вою, как ненормальная, повторяя про себя, словно мантру: “живой, живой, живой.” От облегчения на меня такая слабость накатывает, что я едва сознание не теряю.
– Серёга, у нас тут срыв, – резюмирует Гридас, глядя на мою истерику.
– Да слышу. Ну-ка включи громкую связь.
– Уже, – опускается Гридасик на корточки возле меня и, забрав из моих ослабевших рук пистолет, вручает телефон.
– Настя, – зовет меня Долгов. – Настя, ты слышишь меня?
Мне требуется приложить немалые усилия, чтобы кое-как выдавить:
– д-Да.
– П*зда! – моментально приводит Сереженька в чувство. У меня аж рот от неожиданности открывается, Долгов же продолжает разнос. – Я тебе, что сказал делать? Я разве не русским языком говорил, чтобы ты сразу стреляла, как только кто-то войдет?
– д-Да, – оторопев от такого наезда, мямлю беспомощно, – но это же Гридасик…
– Да хоть Гридасик, хоть Херасик, хоть сам Господь – Боженька! Ты че такая трудная-то?
А вот это уже обидно, так как я отчетливо слышу “тупая” вместо “трудная”.
– В смысле трудная? А если бы я ему и правда голову прострелила?
– «Если бы»… – передразнивает он. – Если бы ты меня хоть раз! Один, гребанный раз послушала…
– Да, да, да! Сидела бы на Манхэттене и пила мятный чай, любуясь Гудзоном. Теперь будешь, как Попка-Дурак, постоянно повторять?
Долгов начинает смеяться, мне и самой становиться смешно. Господи, нас чуть не перестреляли, а мы спорим! И тут меня, наконец, озаряет.
– Успокоилась немного? – спрашивает Долгов, будто прочитав мои мысли.
– Ты умеешь приводить в чувство. Психологом стать не хочешь?
– Если я буду пытаться реализовать каждый свой талант, жизни не хватит.
– О, ну точно, – закатываю с улыбкой глаза. Мы смеемся. Но этот смех быстро сходит на "нет": у Долгова он перерастает в едва слышный, болезненный стон, а я, будто очнувшись, вспоминаю, что мы больше не «пчеловод и газосварщик», очарованные друг другом. Мы те, на ком ни осталось ни единого клочка маски. Ничего, кроме пропасти из предательств, горя, и обид. И это очень больно осознавать.
– Как ты? Ранение серьезное? – давя в себе слезы и горечь, возвращаюсь к насущным вопросам.
– Ерунда,
