чего не хотелось бы. А то, что связано с историей семьи, папа велит заучивать и рассказывать ему каждый день par cœur[1]. Я считаюсь папиной любимицей и не имею права расстраивать его.
Мой отец, Михаил Яковлевич Лёвшин, вышел в отставку в конце лета 1890 года. Двадцать три года провёл он в Польше – сначала был преподавателем, потом инспектором и, наконец, директором реального училища.
Миша был младшим из тринадцати детей Якова Фёдоровича и Евгении Яковлевны Лёвшиных. Евгения Яковлевна ласково звала его заскрёбышком. Она рано осталась вдовой и, продав за долги родовое имение Фатеж в Курской губернии на реке Псёл, вместе с ним и дочерью Анной перебралась в маленькое приданое именьице в Харьковской губернии. Семья была ограничена в средствах, так что Мишу пришлось отдать на воспитание тётушкам Назаровым, которые жили в Харькове и очень полюбили мальчика. Евгения Яковлевна осталась в деревне с Анной.
Миша в детстве был невысоким, щуплым. Однажды какой-то рослый генерал засмеялся, увидев маленького приготовишку с огромным ранцем, сказал: «Вот так великан!» – и поставил его, как игрушечного солдатика, на высокую каменную тумбу, которая стояла у ворот казармы.
Когда папа рассказывал об этом, он тоже смеялся, как бы отзываясь на давнюю шутку того генерала, но в глазах его вновь стояли слёзы. Я думаю, что свой скромный рост отец переживает как большую обиду. И то, что пошутивший над ним генерал был рослым, лишь пуще растравляет её. Пронизывающий взгляд и густой строгий баритон отца заставляли считаться с ним и на службе, и дома, но ему как будто постоянно нужно доказывать всем свою значимость, серьёзность.
Рослые люди обходятся без этого.
А я, слушая папу, решила, что мне повезло родиться девочкой. Маленький рост для женщины – не такая обида.
Нет, Марина, нет!
В прошлом учебном году со мной произошло сразу несколько важных событий. Во-первых, я познакомилась с новенькими девочками Наташей и Мариной и поняла, что хочу дружить с Мариной, а Наташа хочет дружить лишь бы с кем. Во-вторых, я влюбилась в Алёшу П. К сожалению, Алёша П. на уроке чтения рисовал на промокашке свастику, и я нажаловалась на него учительнице, потому что рисовать свастику – подло. Не для того погибли герои-молодогвардейцы, Зоя Космодемьянская и мой двоюродный дедушка, чтобы Алёша П. рисовал на промокашках фашистские кривые кресты! Алёша П. стал после этого дразнить меня Ксенькой-ябедой, и ни о какой любви теперь не может быть и речи.
Однажды весной я убедила Марину погулять в её дворе, обойти вокруг дома. Она отнесла домой свой портфель, чтобы не таскаться, а мне зайти не предложила. Я чувствовала себя очень глупо со своим жёлтым портфелем в руке: Марина-то шла налегке. День был такой весёлый, солнечный! Я оставила портфель и синий мешок со сменкой в кустах, но, когда мы вернулись, портфеля там не было. И сменки тоже.
После зимы портфель весь был покрыт тонкими чёрными линиями, похожими на трещины в берёзовой коре. Вряд ли уличных воров заинтересует такая добыча. Но кто-то же утащил
Наизусть (
