как на его сообщников».
Я побоялся в такие времена быть замешанным в политическое дело и промолчал; сознаюсь, эта была подлая трусость с моей стороны, но не преступление.
– Понимаю; вы умыли руки, вот и все.
– Да, господин аббат, – отвечал Кадрусс, – и совесть мучит меня за это день и ночь. Клянусь вам, я часто молю бога, чтобы он простил мне, тем более что это прегрешение – единственное за всю мою жизнь, в котором я серьезно виню себя, – несомненно, причина всех моих бед. Я расплачиваюсь за минуту слабости; поэтому-то я всегда говорю Карконте, когда она жалуется на судьбу: «Молчи, жена, видно, так богу угодно».
И Кадрусс с искренним раскаянием опустил голову.
– Ваше чистосердечие заслуживает похвалы, – сказал аббат, – кто так кается, тот достоин прощения.
– К несчастью, – прервал Кадрусс, – Эдмон умер, не простив меня.
– Он ничего не знал… – сказал аббат.
– Но теперь он, может быть, знает, – возразил Кадрусс, – говорят, мертвые знают все.
Наступило молчание. Аббат встал и в задумчивости прохаживался по комнате, потом возвратился на свое место и снова сел.
– Вы мне уже несколько раз называли какого-то господина Морреля, – сказал он. – Кто это такой?
– Это владелец «Фараона», хозяин Дантеса.
– А какую роль играл этот человек во всем этом печальном деле? – спросил аббат.
– Роль честного человека, мужественного и отзывчивого. Он раз двадцать ходатайствовал за Дантеса. Когда возвратился император, он писал, умолял, грозил, так что при второй реставрации его самого сильно преследовали за бонапартизм. Десять раз, как я вам уже говорил, он приходил к отцу Дантеса с намерением взять его к себе, а накануне или за два дня до его смерти, как я тоже вам уже говорил, он оставил на камине кошелек с деньгами; из этих денег заплатили долги старика и на них же его похоронили, так что бедняга мог по крайней мере умереть так же, как жил, не будучи никому в тягость. У меня и по сей день хранится этот кошелек, большой красный кошелек, вязаный.
– Этот господин Моррель жив? – спросил аббат.
– Жив, – сказал Кадрусс.
– И, верно, небо благословило его – он богат, счастлив?..
Кадрусс горько усмехнулся.
– Счастлив вроде меня, – сказал он.
– Как, господин Моррель несчастлив? – воскликнул аббат.
– Он на краю нищеты, господин аббат, и, что еще хуже, ему грозит бесчестие.
– Почему?
– Дело в том, – начал Кадрусс, – что после двадцатипятилетних трудов, заняв самое почетное место среди марсельских купцов, господин Моррель разорен дотла. Он потерял в два года пять кораблей, стал жертвой трех банкротств, и теперь вся его надежда на этот самый «Фараон», которым командовал бедный Дантес; он скоро должен возвратиться из Индии с грузом кошенили и индиго. Если этот корабль потонет, как и другие, господин Моррель погиб.
– А есть
