– с немым вопросом относительно чаю. Еремченко молча, вытаращив глаза, замахал на него руками. Иван Андреевич потянулся за новым листом, Еремченко, предугадывая жест, подсунул чистую бумагу. Криптограф моментально исписал и ее, сверяясь с запиской.
Часы снова пробили, полковник вытащил из кармана платок и вытер лоб.
Иван Андреевич вдруг беспокойно крякнул, бросил перо и описал быстрый круг по кабинету. Потом вновь кинулся к столу, опять стал быстро-быстро чиркать, соединять и зачеркивать. В миг, когда Еремченко не успел подложить новый лист бумаги, криптограф перешел, забывшись, на ореховую столешницу… Полковник начал, было, сердиться. Но тут Иван Андреевич радостно крякнул, провел линии между повторяющимися буквами и поднял глаза на полковника. Они блестели.
– Есть!
– Что? – выдохнул Еремченко.
– Ключ! Вот, смотрите, – и криптограф провел указательным пальцем, испачканным чернилами, по соединяющим линиям, – Азбуку делим на шесть групп, – он быстро начертил новую таблицу, – а буквы подменяем двумя числами, числа записываем в виде дроби, и – извольте видеть.
Еремченко пялился на бумагу, старался и не успевал за логикой криптографа. Да это и не важно, старик никогда не ошибался.
– Так, понятно. А слово-то? Слово-то ключевое?
Криптограф улыбнулся в усы.
– Не знаю, что скрывает сие послание. Но одно могу сказать наверняка. Ключ к шифру – «Madonna».
– Мадонна?
– Мадонна, – кивнул Иван Андреевич, – то бишь, женщина. Баба.
Еремченко не смог скрыть разочарования. Старик это понял и выпрямился, заспешил домой.
– Евгений Петрович, позвольте откланяться. Скоро, я надеюсь, буду у вас с полным отчетом. А пока стоило бы взять под наблюдение пассажирок «Норд-Экспресса»…
Еремченко и сам об этом подумал. Он решил поручить дело Горняку.
Плуталова улица, названная в честь бывшего коменданта Шлиссельбургской крепости Григория Плуталова, в конце девятнадцатого века вполне оправдывала свое название. Поскольку, поплутав по ней, путник оказывался в тупике. Но в начале двадцатого века в связи со строительством женской гимназии улица стала, наконец, сквозной – протянулась до Большого проспекта.
Изменился и весь район. Раньше, до постройки постоянного Троицкого моста вместо старого плашкоутного, Петербургская сторона была заселена бедными служащими. Но престиж района, соединившегося отныне с Марсовым полем, резко возрос. А уж когда по мосту взамен конки, управляемой кучером, началось движение современных и, безусловно, куда более удобных трамваев, арендные цены в доходных домах Петербургской стороны выросли изрядно.
Подорожало и годовое обучение в женской Петровской гимназии, впрочем, ненамного – на десять рублей, что для зажиточных петербуржцев, вытеснивших прежнюю бедноту, было ненакладно. Ведь, в конце концов, за стопку водки в дешевом трактире рабочий платил пять копеек, а буржуа за обед в дорогом ресторане
