все так же уделял время охоте, он всегда систематически работал. Он любил шерри, но после одного-двух бокалов отказывался от следующего вежливо, но строго: «Теперь я собираюсь пойти поработать»49.
И чем больше он работал, избрав, как и предрекал его директор в Итоне, своей специализацией историю, тем более он понимал, насколько «абсолютно и полностью невежественен». Отсутствие систематической привычки к чтению и учебе теперь дорого ему обходилось, а лорд Чарльз продолжал настаивать, чтобы сын был поглощен наукой. В конце концов, это все грозило банальным переутомлением. Один из друзей Эдварда был так обеспокоен его усердием, что вынужден был, несмотря на значительный риск такого поступка, написать его отцу об этом. Но лорд Чарльз в ответ настоятельно просил не отвлекать Эдварда от работы, поскольку больше всего мечтал, чтобы его сын был первым.
Поговорить с лордом Чарльзом пыталась и мать Эдварда, тот не хотел ничего слушать: «Когда люди поступают в университет, они должны получать все знания, которые только могут, а не просто стараться, чтобы сдать экзамены». Эдвард собирался приехать летом на каникулы, но отец сказал, что в таком случае пусть он сократит время для охоты, а все остальные дни посвящает учебы. В итоге леди Агнес отправила сыну письмо с просьбой, повторяющей уже неоднократные наставления его отца: «Я не хочу тебя ругать ни в коем случае, но просто если ты смог бы регулярно оставлять дополнительный час для чтения истории, возможно, он (отец. — М. Д.) был бы просто счастлив, да и ты найдешь в этом пользу»50.
Но Эдвард и сам упрямо не отвлекался от занятий. Благоразумность будущего лорда Галифакса действительно была совсем не юношеской. В Оксфорде он вместе с друзьями состоял в студенческих братствах, которые славились своими вечеринками с алкоголем, льющимся рекой. В качестве обряда посвящения каждый должен был выпить целую бутылку порто за раз. Не избежал этой участи и Эдвард, но позже смекалка подсказала ему избавиться от содержимого желудка путем намеренной рвоты, чтобы не страдать от последствий бурной ночи с утра.
Отказывала ему благоразумность только в вопросах охоты и верховой езды. Он с удовольствием участвовал в скачках, и его лошадь перепрыгивала через барьеры, взмывая в вышину на шесть футов51 (что равнялось росту самого Эдварда на тот момент). Верхом на лошади он же соревновался в скорости с появлявшимися тогда самодвижущимися автомобилями, и однажды все это окончилось настоящей аварией, когда он на коне врезался в локомобиль, по счастью, отделавшись легким испугом. Лорда Чарльза такое поведение сына пугало, в конце концов, наследник мог просто свернуть себе шею.
К 21 году, своему совершеннолетию, Эдвард вырос до шести с половиной футов и на этом, кажется, решил остановиться. Несмотря на некоторую общую неуверенность в себе, в Оксфорде он совершенно не стеснялся своих проблем с левой рукой, но начал немного заикаться и картавить. Заикание он быстро вылечил, а вот другой дефект речи
Lord William Percy to Earl of Birkenhead.
Hickleton Papers, 22 May 1900.
180 см.
