Вы что-то спросили? – спросила Ингрид, чтобы незаметнее выйти из этого сладкого морока.
– Нет, – ответил он и улыбнулся, не поворачивая лица от дороги.
И она опять смутилась, подумав, что он догадался о причине паузы. Но он не догадался, а улыбался просто от удовольствия. Он давно не играл в эту игру и сто лет не ощущал себя частью сюжета.
В городке и впрямь было пусто. Время застыло тут, заветренное гулом моря и разрезаемое мерными ударами колокола. Если бы не спутниковые тарелки на домах и не витрины с предложениями недвижимости, век был бы неотличим от любого из прошедших. Неподвижный строительный монстр над верфью, с чайкой на стреле крана, смотрелся декорацией.
Если Моникендам и заметил уход войск герцога Альбы, то почти ничем этого не выдал.
В полупустом кафе пережидал жизнь пьяница – пожелтевшие волосы, энная кружка пива, спаниель у ног. Не поднимая морды с пола, одним движением брови друг человека проводил вошедших печальным взглядом. Больше никому не было до них дела: пара стариков, он и она, неотрывно смотрели на море, как будто ждали какой-то вести с линии горизонта.
Чуткая официантка предложила Ингрид и Марко столик в углу террасы.
Они что-то выбрали и остались вдвоем, и она почувствовала, что счет пошел на минуты. Разговор скользил, не имея настоящей опоры. Они были одни, и мужчина, с которым она приехала сюда, смотрел ей прямо в глаза. Иногда она отворачивалась, и тогда – она чувствовала это – он ощупывал взглядом ее грудь под пуловером и шею. От его взгляда твердели соски, и она долго не поворачивала голову.
Официантка принесла салаты и снова удалилась, и Ингрид уже молила бога, чтобы этот человек поскорее поцеловал ее, чтобы ей не пришлось делать это самой.
Все случилось само и очень просто. Он отошел в туалет, она встала, чтобы перевести дух – вышла к причалу, смотрела на яхты, на море в просвете мачтовой рощицы и думала о нем… И обернулась, когда он уже подходил к ней. Официантка старалась зря: целоваться эти двое начали прилюдно.
Они летели в этот обрыв давно. Марко немного притормаживал из драматургического интереса, но, идя к столику, уже знал: сейчас. Возвращение в реальность оказалось, однако, совершенно непредвиденным: Ингрид разрыдалась и с минуту дрожала, вжавшись в него и наугад целуя в шею и подбродок.
Даже старик на террасе оторвался от линии горизонта.
– Тщ-щ… – как ребенку, испуганно шептал Марко, гладя по стриженому темечку и спине. – Тщ-щ. Все хорошо. Все хорошо.
И она часто закивала, не отрывая лица от его груди.
– У тебя все в порядке? – спросил муж. Спросил не сразу – дал себе время ее рассмотреть. Было около часа ночи. Спросил без выражения – ни заботы, ни презрения не было слышно в ровном голосе. Просто вопрос.
– Все хорошо, – так же без выражения ответила она. Внутри еще было тепло от него.
– Ну, я рад…
Это сказать без выражения не получилось, и муж, мгновенье помедлив, вернулся в кабинет. Краешком своего существа – тем краешком, который не был заполнен случившимся – она пожалела
