style="font-size:15px;"> Желтая Мальва свернул за угол. И сразу же наткнулся на Косого. То есть не наткнулся: стальная рука схватила его за плечо, подтащила к стене, развернула – и вот уже юный «цветок» стоит лицом к лицу с Узкоглазым Агой.
Другой рукой ага перехватил поднос с чашками, не дал ему упасть, осторожно опустил на мощенный каменными плитами пол. «Чтобы не звякнуло», – догадался Мальва и предсмертно замер, уже видя свое сердце приложенным к больному суставу, а мозг съеденным. Здесь была площадка, не видимая ни со «Двора гвизармьеров», ни со стороны судомойни, так что и в самом деле только звук мог выдать.
Мысли крикнуть, позвать на помощь даже не возникло.
– Говори, – вполголоса приказал Косой.
– Я не виноват, Доку-ага, – залепетал «цветок», мгновенно поняв, что отвечать тоже надо вполголоса, – меня заставили! Она меня заставила. Что я мог сделать…
Узкоглазый Ага, по-прежнему не расцепляя хватки, присел на корточки. Подростку оставалось только сделать то же самое.
«Это чтобы к земле поближе. Чтобы мое тело тоже упало совсем беззвучно…»
– Итак… – по-прежнему негромко произнес Доку.
– Я только первую чашку отнес, когда она подходит со служанкой, госпожа Михримах. Спрашивает: мол, что тут делаешь? А я что, мне ведь здесь и нужно находиться, это скорее ей не положено, двор же за гаремным пределом… Говорит – молчи. Судомойня, мол, и для гаремных кварталов, и для стражнических. А этот коридор – он, по-твоему, к судомойне относится или к запретному двору? Я с ответом затруднился. Говорю, ну ладно, ты, госпожа, прости, они вот-вот допьют и по второму разу мне знак сделают, так что мне поневоле нужно будет выйти на запретное для тебя пространство. И тут она спрашивает: о чем они говорят – подслушал? Это вы с Ве… ой, прости, господин, с лала-Мустафой то есть. Нет, отвечаю. Я себе не враг, чтобы даже пытаться. А мне, говорит она, нужно знать, о чем будет их разговор. Я на нее смотрю как на утреннюю звезду в вечерний час и говорю: ну как же это? Но, госпожа, я никому не скажу, что ты меня о таком просила, ты не бойся…
Тут Мальва сообразил, что уж слишком частит, торопится, а ведь сколько говорить будешь, столько и проживешь. И начал говорить медленнее:
– Она мне говорит: сам, мол, не бояться будешь. Ну-ка, раздевайся. Что, посмеешь ослушаться? Я и не посмел. Кто я, а кто она. Она тоже одежду сняла, мою взяла, переоделась, посмотрела на меня и говорит: в шальвары мои не влезешь, рубаху тоже не трожь, а вот энтари, верхнее платье, можешь через плечо перебросить. А впрочем, лучше не надо: здесь закуток потаенный, никто тебя не увидит. Так и стой голый.
– А ты, значит, так и стоял… – совсем тихо произнес Доку-ага, глядя в землю.
– Ну да. Тут ведь, господин, ничего такого нет: нас с госпожой Михримах на уроках любовных услад наставницы часто сводили вместе раздетыми – и в постели, и в бассейне, и…
Узкоглазый Ага вдруг отвернулся, но «цветок» успел заметить,
