меня не из модных. Только банкир с Уолл-стрит с зализанными волосами и кольцом на мизинце первым додумался отпустить такой комментарий ради поддержания разговора.
– Меня действительно назвали в честь бабушки, – замечаю я в ответ, допив остатки своей сельтерской.
Мы в стейк-хаусе в центре. Дождливый апрельский вечер, шесть часов, время скидок. Я стараюсь слиться с толпой. Это у нас с подругами такая игра. Мы ходим в бары при ресторанах, чтобы не тормознули на входе с проверкой документов. Надеваем самые простенькие платья, побольше макияжа… Заказываем сельтерскую с лимоном – «маленький бокал, пожалуйста, я не то чтобы очень хочу пить» – и оставляем чуть-чуть на дне, а потом ждем, пока кто-то не предложит угостить чем-нибудь. Желающие обязательно находятся.
Прилизанный улыбается, зубы у него чуть ли не светятся в полутьме – видно, что он регулярно их отбеливает.
– Мне нравится. Так контрастирует с вашей молодостью и красотой… – Он придвигается ближе. От него резко, до головной боли, пахнет одеколоном. – У вас интересные черты лица. Откуда вы?
М-да… Чуть лучше «Чем занимаетесь?», как спрашивают иногда, но все равно банально до отвращения.
– Из Нью-Йорка, – отвечаю я подчеркнуто. – А вы?
– Я имел в виду – родом, – поясняет он, и это становится последней каплей. С меня хватит.
– Из Нью-Йорка, – повторяю я и встаю с барного стула. Весь разговор был ни к чему – я уже собиралась уходить, а коктейль перед ужином в любом случае не лучшая идея.
Поймав взгляд моей подруги Хлои на другом конце бара, я машу ей на прощание. Уже хочу уходить, но тут Прилизанный касается своим бокалом моего.
– Могу я угостить вас чем-нибудь?
– Нет, спасибо. Меня ждут.
Прилизанный недовольно – очень недовольно – хмурит свой ботоксный лоб. Насколько это возможно, конечно. У самого складки на щеках, морщинки у глаз, а еще подкатывает. Неужели не понимает, что слишком стар даже для студентки колледжа, которой я притворяюсь?
– Чего тогда мне голову морочила? – ворчит Прилизанный, уже посматривая поверх моего плеча и выискивая взглядом следующую цель.
Хлое такие игры по душе – она говорит, что мальчишки из школы слишком незрелые. Это верно, но мне иногда кажется, что лучше уж не знать, насколько хуже они становятся с возрастом.
Выловив из бокала дольку лайма, я сжимаю ее пальцами. В глаза специально не целюсь, но все равно слегка разочаровываюсь, когда сок брызгает Прилизанному только на воротник.
– Извините, – говорю я кротко, роняя дольку обратно в бокал и ставя его на стойку. – Просто здесь так темно – когда вы только подошли, я приняла вас за своего отца.
Как бы не так. Мой папа куда симпатичнее. И он не козел, в отличие от тебя. Прилизанный раскрывает рот, но я проскальзываю мимо и оказываюсь за дверью, прежде чем он успевает что-то сказать.
Нужный мне ресторан прямо через улицу. Администраторша приветливо улыбается, когда я показываюсь в дверях.
– Чем могу помочь?
– Меня ждут. Аллисон…
Девушка смотрит в журнал посетителей перед собой и слегка сдвигает брови, так что на переносице появляется маленькая морщинка.
– Не вижу такой…
– Может быть, Стори-Такахаси? – предполагаю я.
Родители разошлись до странного мирно, и первое тому доказательство – мама оставила двойную фамилию. «Ну, ты ведь ее носишь, – как объяснила она четыре года назад, когда развод состоялся окончательно. – Да и я привыкла».
Морщинка на лбу администраторши залегает еще глубже.
– Тоже не нахожу.
– А просто Стори?
Та наконец светлеет лицом.
– О да, вот! Прошу за мной.
Захватив два меню, она направляется через зал ресторана. Мы лавируем между застеленными белыми скатертями столиками, пока не оказываемся возле угловой кабинки. Стена здесь зеркальная, и сидящая на одном из диванов женщина, потягивая белое вино, то и дело исподтишка придирчиво оглядывает свое отражение и поправляет одной ей заметные огрехи в прическе.
Я падаю на диван напротив. Администраторша кладет перед нами несуразно огромные красные папки меню.
– Значит, сегодня просто Стори? – интересуюсь я.
Мать дожидается, пока администраторша уйдет.
– Не хотелось лишний раз повторять, – вздыхает она.
Я поднимаю бровь. Обычно мама, наоборот, не спускает никому, кто якобы не в состоянии правильно произнести или записать японскую фамилию
