под мышкой нотную папку, Герка.
Герка был не только музыкантом, футболистом, не только королём маялки, благодаря меткости и огромной пятерне он легко обыгрывал всех в пристенок, раз за разом сгребал с земли, сверкая выпученными карими глазищами, мелочь… Хотя не всех, не всех обыгрывал, вот к бренчавшим монетками у школьного забора азартным стяжателям неторопливо, вразвалочку, приближался Олег Доброчестнов, поправлял флотский ремень, запускал пухлую ручищу в карман, делал ставку и…
Из-под тучи выглядывало переспелое солнце, Соснин пускался вдогонку… – солнце лопалось; приплюснутое, зарывалось огненным краем в тёмное море.
С отливом волны мокрый, зализанный до зеркального блеска песок миг какой-то отсвечивал алым пламенем, и – торопливо впитывал воду, тускнел.
Но тут ударяла волна, извилисто растекалась…
Утром снова лил дождь.
Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная! – звенели по радио, когда подходил к окну, детские голоса.
Перелетал из дождливого Крыма в сияющую, ясную даль.
Торосы на Неве со слюдяными, словно у горных пиков, заострёнными гранями, снежные крепости с укромными укрытиями в синих тенях… Белая пушистая полоса поверх седой стенки набережной, над ней чернел Летний сад.
Но искрящую белизну, чёрные стволы, ветви смывала капля, он окунался в яркую студёную солнечность… по Неве пробегала знобящая рябь, за спиной, за гранитным закруглением мыса еле слышно шелестели высаженные по дуге молодые липы. Соснин бродил по колено в ледяной воде, всматривался в ржавое дно с жёлтыми кляксовидными бликами, искал медные патронные гильзы, из которых школьные умельцы умудрялись мастерить зажигалки, порой взблескивала монетка; невыносимо сковывал холод, вынуждал подниматься по скользким, обманчиво тёплым ступеням, поросшим подвижной тиной – вода над следующей ступенью была чуть теплей, чем над предыдущей.
Текли, растекались, тихо плыли, смешиваясь и зашлифовываясь небом, серебро, золото, платина… и переплавлялись солнцем в благородные металлы олово, сталь, свинец.
Тихо, как тихо…
И – всплеск, и опять тишина.
Широкий разрыв в парапетах дуговых пандусов, ступени, уходящие в воду… Между ним и Невой не оставалось преград. Прислонялся к разогретому гранитному кубу с шаром, теряя голову, растворялся в назначенном им центром мироздания колдовском пространстве, в обрамлённом крепостными стенами и дворцами воздушно-водном просторе, загадочно-прекрасном, подспудно изводившем его. Смутно и… радостно ощущал он добровольное растворение! В глаза вливалось что-то восхитительное, огромное, но всё чего-то Соснину не хватало. Чего же? Пока сидел под шаром, жадно смотрел,
