из воды. Чуточку растерянные, но просветленные. Мамаши тут же принялись менять у своих чад мокрые пеленки. Часть окрещенных, как и подобает в таких случаях, надели на себя белые длинные рубахи, остальные же, у кого по каким-то причинам таковых не оказалось, обошлись и так.
– Чада мои, а теперь послушайте, что я вам скажу – дождавшись, когда его помощники обнесут всех окрещенных гайтанами[27] с медными крестиками, заговорил вдруг Гермоген. – Вы только что приобщились к святому таинству и приняли православие. Честь вам и хвала! Пройдут годы, и вся эта земля, на которой мы с вами стоим, все люди, населяющие ее, вольются в ряды православного братства. Но вы будете первыми, кто понесет свет Господний по этой стороне. Это есть великое предназначение православия. От Востока звезда сия засияет. Так что в путь добрый, православные! Внуки не забудут вашего подвига духовного.
Эти слова произвели впечатление на людей. И на тех, кто только что принял обряд крещения, и на стоящих вокруг зевак. «Во как! Во как! – говорили они. – Выходит, мы свет Господний несем по этой земле. Однако!»
Старец, исполнив службу, уже хотел было повернуться и покинуть берег, когда к нему подошел Никифор Черниговский в сопровождении своего сподручника Игнашки Рогозы.
– Отче, благослови, – наклонившись и поцеловав руку старцу, попросил атаман.
Тот дотронулся до его чела и осенил крестным знамением. Никифор расправил плечи. Кряжистый, чернобородый, востроглазый, он был похож на матерого ястреба, зорко и одновременно недоверчиво глядящего на этот суровый мир. Хотя что ему теперь бояться? Царь Алексей Михайлович, в отличие от Ивана Грозного и иных своих предшественников, не желал выдавливать из своих подданных кровь и душу и потому часто прощал провинившихся. «Лучше слезами, усердием и смирением перед Богом промысел чинить, чем силой и надменностью», – говорил он.
Вот и Никифору повезло. В 1672 году опальный атаман со своими сподвижниками, благодаря их героическим делам на Амуре, был помилован и назначен царским приказным человеком в Албазине, после чего этот острог первым в Сибири из «воровского» превратился в державный. «И пусть Никифор Черниговский с казаками те рубежи на Амуре-реке сторожит и на тех рубежах стоит насмерть», – наказал царь. А ведь незадолго до этого «беглый поляк» вместе с главными сообщниками, всего семнадцать человек, были приговорены к смертной казни, а сорок шесть человек остальных, приставших к шайке после убийства воеводы, к отсечению рук и наказанию кнутом. И вот теперь новый указ.
Никифор даже прослезился, когда ему прочли его. И так он проникся чувством к царю, которого еще недавно поносил на чем свет стоит, что ему тут же захотелось дел ратных во славу отечества. Чтобы угодить государю, чтобы тот понял, что не ошибся в нем, в Никифоре, даруя ему прощение.
Пред тем атаман не больно-то усердствовал, понимая, что все его добрые дела не будут замечены Москвой, потому больше бражничал, бывало закатывая по случаю и без такового великие пиры. А еще разбойничал на богдойских
Гайтан – шнурок для крестика.
