вполне сносно изображая первородство малой расы. Затем я три раза манерно неслышно хлопнул в ладоши даже поклонившемуся мне и публике криво улыбавшемуся недомерку. Потом отхлебнул пива и удивлённо глянул на сантехника-мастера проваливать сделки. Улыбнулся:
– О! Ты не ушёл? Значит пять монет всё-таки лучше чем ничего? Ну? Не по рукам, но вербально совершаем сделочку?
– Три тысячи! – тихо завопил неплохо скинувший цену оппонент.
– Ну раз ты решил торговаться, а перед этим отменно увеличивал свою же цену. И торговаться хочешь даже не от изначально названной расточительным нестяжателем Гором цены, которую я, конечно, не стал бы оспаривать, ибо очень уважаю благородного друга. И даже не от твоей первой, как я понял, цены в тысячу. То я тоже поторгуюсь… Четыре монеты. Соглашайся, цена отличная, – медленно проговорил я.
– Две пятьсот! – просипел несчастный.
– Три, – откровенно усмехнулся я под выпученными шарами обоих гномов.
– Тыща! – простонал Варабадур. – Ты не правильно торгуешься!
– Ты тоже. Два.
– Пятьсот! Это Гор предлагал!
– Один.
– Триста, это Гор с самого начала сказал, – уже чуть не плакал несостоявшийся набоб.
– Пятьдесят сребреников.
– Так нельзя! – тихо взвыла жертва.
– Ладно. Раз нельзя. Тогда тридцать сребреников! И это окончательная цена, в моих… знаниях символическая для кое-кого. И всё! Поверь мне, тридцать сребреников, это очень хорошая цена! И покушал на халяву в приличном, даже слишком приличном для тебя месте.
Жертва ошарашенно уставилась на куратора, но уже вполне легитимно – на сияющего кланявшегося рона уже пялились все сидевшие на улице, часть зала, куча зевак, и толпа побросавших работу официанток. Ну и, ожидая моего хода, на нас посматривали. Варабадур громко, слышимо шефу, взвыл:
– Тридцать сребреников!
Рон только плечами пожал и руки развёл – для всех типа победил и оппонент в нокауте, а для завербованного, что сам пролетел из-за жадности, заканчивай сделку, и пора идти.
Дальше была маленькая трагедия. Моя официанточка получила золотой и просьбу разменять, принесла монетки. Тридцать монеток по одному сребренику я составил тремя жалкими после грёз роскоши столбиками посреди стола. Отдал сдачу от размена офонаревшей официантке. А как офонарел втоптанный в дерьмо и так бывший в дерьме сантехник-шпион.
Я указал пальцем на грудь Варабадура, надел перчатки, расстелил тряпку, взял стопку перепачканных старым дерьмом разных оттенков и разной грязью и ржавчиной бумаг. Полистал, посмотрел, для виду поводил лупой. Но смотрел я больше на рожи шпионов. И на грязь, не свежую. И интуиция моя подсказывала, и разум, что бумаги настоящие! Я спросил и узнал с какой периодичностью и как чинильщик сортиров ходит во дворец. Узнал словесный пароль для всех ремонтников
