вами поделись…
– Обижаешь, Игорек. В своей многотрудной жизни я еще никого не выдал, не предал, на тридцать сребреников не льщусь, ныне их только на рюмку водки и достанет, а ранее, до пролетарского переворота, мне жалованья хватало.
При слове «переворот» Игорь поморщился: слабоват профессор в политграмоте, терминологию путает.
– Все на деньги меряете?
– А идеалы нынче бесплатно дают. С одной стороны: кто был ничем, тот станет всем. А с другой: отстоим святую Русь от посягательств черни. Какой идеал тебе по душе, а, Игорек?
Игорь усмехнулся:
– Первый, конечно.
– А папаша-то инженер, то есть буржуй. Как совместить?
– Отец мой так же думает.
– Хотя новой России инженеры понадобятся: строить-то придется… А вот как насчет профессоров?
– И без них не обойтись, думаю.
– Выходит, и я пригожусь государству рабочих и крестьян! Ах-ах, я роняю слезу от умиления… Значит, я тоже за первый идеал. А Пеликан?
– А что Пеликан?
– Ты, Игорек, про его идеалы что ведаешь?
А что ведает Игорек? Ничего не ведает. Темен Пеликан, аки нощь. Ни красный, ни белый, ни серо-буро-малиновый. Хитрит, темнит, но за всем его балагурством, за шуточками да ужимочками скрывается что-то серьезное – это ясно. Конечно, можно спросить напрямую: за кого ты? Ну, спросил однажды… А в ответ получил: «За маму с папой». Игорь не очень перед Пеликаном раскрывается. Не мальчик, о правилах конспирации наслышан. Тем более легенда однозначна: сын интеллигентных, хотя и небогатых родителей, целый год жил у родственников в Ростове, идет в Москву своим ходом, потому что поезда теперь вещь ненадежная, пешком быстрее и проще, да и землю посмотреть хочется. А то что в Москве видал? Дом да гимназию… По такой легенде ни красным, ни белым быть не стоит: биография не позволяет. Но вот сочувствовать… А кому? Ну, тут Игорь чувств не скрывает.
Кстати, легенды у них со стариком похожи. Тот тоже в Москву топает – аж из Царицына, теперешнего Волгограда. Застрял там у родственников покойной жены, а у них самих семеро по лавкам. Лишний рот в тягость. Вот и пошел профессор истории своими глазами историю поглядеть.
Конечно, не легенда это в отличие от Игоревой, а правда. Старику Ледневу скрывать нечего. Хотя… Убеждений его, по-ледневски идеалов, Игорь не ведает. Так и ответил:
– Я и про ваши ничего не знаю.
Засмеялся меленько, будто Игорь что забавное сказал.
– Мои идеалы давным-давно плесенью покрылись. Когда в Москву придем – если дойдем, – я тебе их презентую в отпечатанном виде. В типографии Московского университета. Называются «Смутное время».
– Учебник?
– Ошибник, прости за каламбурство. Писал о смутных днях в государстве российском, а как дожил до них, смотрю, не о том писал. Вот она, смута… – Он обвел короткими ручками вокруг себя.
Но вокруг был лес и смутой не пахло. Игорь знал: когда Леднев впадал в патетику, лучше разговор прекращать. Слишком много слов…
Дошли
