с того, что сжёг посад вокруг крепости, а посадских загнал за крепостные стены. Не внял он и призыву присягнуть «царевичу». Поляки пошли на штурм – их отбили с потерями. И отбивали трижды. В четвертый раз лезть на стены поляки отказались. «Дмитрий» стал упрекать, что они не великий народ. «Не порочь нашей славы!» – кричали рыцари, – хоть это и не наше дело, мы возьмем крепость, если ты пробьёшь в стенах дырки. А встретимся с неприятелем в поле, «тогда узнаешь, ваша милость, каковы мужество и храбрость наша!». Дмитрий был в отчаянии, но тут пришло известие, что ему присягнул Путивль – главная крепость Северщины, да ещё вместе с воеводской казной. На другой день присягнул Рыльск. Через неделю – Курск, потом Севск и Кромы. Присягнули и крестьяне Комарицкой волости – вотчины царя Бориса.
К этому времени к Новгороду Северскому неспешно подошла царская армия (25 тыс. воинов, а вместе с боевыми холопами – не меньше 40 тыс.). Во главе стоял князь Фёдор Мстиславский – человек родовитый, но не полководец. Войско самозванца (около 10–12 тыс.) попало в клещи: спереди – огромная армия Мстиславского, сзади – Басманов в Новгороде-Северском. Решили атаковать сильнейших. Тут крылатые гусары оправдали славу лучшей в мире конницы. Они разбили полк правой руки годуновцев и, прорвавшись к командной ставке, захватили главное знамя. Мстиславского сбили с коня и несколько раз ранили. На этом успехи гусар кончились – стрельцы их отразили, некоторых взяли в плен. Но московские воеводы отвели полки с поля боя. Ещё хуже было в стане победителей. Наёмники потребовали выдать жалованье вперед. «Дмитрий» отвечал, что таких денег сейчас нет, и обещал выплатить в ближайшее время, но «рыцарство» не унималось – грозило немедленно уйти в Польшу. Пан Ежи тоже объявил, что ему надо домой – у него расстроилось здоровье и, как сенатору, ему пора на сейм.
Вечером «Дмитрий» тайно выплатил деньги лучшей роте. Наутро, об этом узнали другие, вспыхнул мятеж. Наёмники стали грабить обозы, подступили к «Дмитрию», сорвали с него соболью ферезь[53] (её потом выкупили за 300 злотых). Один крикнул: «Ей-ей, ты будешь на коле!» – «царевич» дал ему в зубы. Это мало помогло, «царевич» ходил от роты к роте, просил именем Христа, «бил челом», «падал крыжом», умолял не уезжать. На сторону «Дмитрия» встали иезуиты. Кончилось тем, что 1500 поляков остались с «царевичем», а 800 ушли с Мнишеком в Польшу. Но где убыло, там и прибыло: к Дмитрию подошла подмога – конные запорожцы. Теперь он имел 15-тысячное войско. Получила подкрепления и московская армия – численность ее достигала 60 000 – 70 000. Прошли стычки передовых отрядов, где годуновцев разбили. «Дмитрий» собрал совет, что делать дальше. Мнения разделились, и «царевич» решил наступать и дать бой. Армии сошлись вблизи села Добрыничи.
«Царевич» подал личный пример. С обнаженной саблей он скакал впереди одного из отрядов. Конница наступала двумя крыльями – на левом шли поляки и русские конники, на правом – запорожцы. В тылу остались пешие донцы с пушками. Поначалу поляки потеснили московскую
Ферезь (ферязь) – род верхней одежды с узкими рукавами.
