style="font-size:15px;"> Федоров: Соня широко берет, по дискурсу! Но штука хорошая, только владелец – зануда, фамилию ему на этикетке!
Бурсилова: Цвет интересный.
Пылкина: А почему, Варя, Вы все время ходите в черном? Межгендерной проблематикой интересуетесь?
Бурсилова (оживленно): Я ждала этого вопроса!
Черный «Скворечник» резко вздрагивает, трещит и с грохотом падает на пол. Свет в залах гаснет. Слышен голос Федорова: «Ё-моё! Дискурсом накрылась вся проблематика!»
Занавес.
Теперь, дорогой читатель, вспомним действующих лиц этой пьесы. Все они (кроме такелажника Валеры) так или иначе зависят от искусствоведения. Широкие и узкие специалисты, начинающие практиканты и завершающие эксперты, галеристы и коллекционеры – на все эти амплуа арт-сцены вправе претендовать тот, кто станет искусствоведом. Искусствовед может пробоваться на любые роли в этой пьесе и даже последовательно играть несколько из них. Мысленно попробуйте себя в тех ролях, что вам приглянулись. Представьте другие акты этой пьесы, других персонажей и сюжетные повороты, пофантазируйте. Здесь есть из чего выбирать, арт-сцена ждет своих новых героев!
Куратор – не должность, не звание и не призвание. Это – обязанность. Обязанность сделать выставку, организовать конференцию, подготовить встречу и так далее. За солидным римским словом, увы, особой весомости не наблюдается. Чтобы стать куратором, даже не нужно образования и опыта. Куратора назначают для того, чтобы знать, кто виноват. Независимо от того, что произошло.
Вильям и Антуан
Он всё затмил.
То есть: я зашел в отдел и – ничего больше не вижу, поскольку вальпургиническое цветное пятно въехало в мою сетчатку. Произошло визуальное ДТП. Бах! – и вылезай разбираться. Причем это пятно – живой человек с фееричной растительностью в районе головы. Одежда на нем слоями, как будто в гостинице оставить побоялся или мерзнет, а взял с собой только летнее. Я как-то мимо аварийного участка пробрался, проморгался и пытаюсь про «чего хотел» вспомнить.
Ко мне В. Г. подходит: «Видал, говорит, фрика? Пойдем, познакомлю». Подводят меня, мы раскланиваемся, и эта разноцветная катастрофа мне представляется, причем на чистом русском языке: «Вильям». Ну, я, без раздумий: «Антуан» (вот подумать мне иногда не мешает!). И взрыв палитры, назвавшийся Вильямом, сразу встрепетал и спрашивает: «Вы из Франции? Парле… Сэ муа…» – и что-то еще, непроизносимое при моем немецком акценте. В общем, как оказалось, это действительно натуральный Вильям по фамилии Бруй. И приехал из Франции обратно к нам со своим покоряющим мир творчеством в виде выставки у нас в музее. (Кстати, что-то последнее время с фамилиями у художников: Бруй, Плющ, Дрозд. А еще есть Борщ, Орел, Циркуль… Я уже про псевдонимы типа Ростроста и Нибиру не говорю. Впрочем, фамилия Бруй очень хороша как рифма. Для частушек: «А у нашего Бруя искусства было очень много».)
Потом уже, за чаем, я у него спрашивал про технологию кручения того, что у него находится в промежутке, на равном расстоянии от тех мест, где у остальных растут рога и усы. И он рассказывал и показывал,
