они оба не похожи на других, но Гвидо оборвал его своим непререкаемым: «Не нам, грешным, становиться артистами».
Каждый вечер Гвидо уводил его все ближе к кварталу проституток. Он говорил с широкой улыбкой:
– Если ты женат, это не значит, что не можешь позволить себе маленькие радости.
Гитлер поначалу давал решительный отпор уговорам товарища, но мало-помалу сдавался и наконец переступил порог борделя.
В прокуренном зале, среди девиц с умильными улыбками, ласкающими жестами, виляющими бедрами, глубоченными декольте и слишком легко раздвигающимися ногами, Гитлеру сразу стало не по себе.
Гвидо объяснил девицам, что надо оставить его друга в покое, что тот пришел просто за компанию и сам ничего не хочет.
Это слегка усмирило девиц, но смущение Гитлера не прошло: куда тут смотреть, чтобы не замараться? Куда девать глаза, чтобы не стать сообщником этой гнусности? Как дышать, чтобы не вдыхать стыд?
А Гвидо между тем усадил к себе на колени трех женщин, которые, хихикая, оспаривали друг у друга право подняться с ним наверх.
Гитлер не узнавал своего друга. В Гвидо он полюбил Италию – Италию роскошную и простую, живую и упадническую, присутствующую и отсутствующую, где в голосе рабочего всегда звучало золото оперы. Но в этот вечер он разлюбил Гвидо, разлюбил Италию и видел лишь вульгарность, густую, плотскую, вонючую, неприкрытую. Сам же он, напротив, чувствовал себя чистюлей, пуританином, германцем.
Борясь с внутренним разочарованием и стараясь приободриться, он взял карандаш и на бумажной скатерти изобразил Гвидо таким, каким его видел: Сатану, воняющего сексом.
Он рисовал яростно, закругляя завиток, очерчивая рот, заштриховывая глаз, выделяя тенями выступы веницианского лица, выплевывая на бумагу всю свою ненависть к этой тривиальной красоте.
Вдруг до него дошло, что все вокруг изменилось. Все замолчали и подошли ближе. Глаза устремились на молодого человека, набрасывающего, будто в трансе, портрет итальянца.
Гитлер вздрогнул и вскинул на них глаза, краснея, злясь, что дал себе волю и выразил то, что думал. Он подставился. Сейчас ему попадет за его презрение.
– Это великолепно! – воскликнула одна из девиц.
– Еще красивее, чем оригинал, – подхватила другая.
– Невероятно, Адольфо! Ты настоящий художник.
Гвидо взирал на своего товарища с восхищением. Он бы, наверно, удивился не так сильно, узнав, что Гитлер – миллиардер.
Он убежденно покивал и повторил:
– Ты настоящий художник, Адольфо, настоящий художник!
Гитлер вскочил. Все посмотрели на него с опаской. Ему было хорошо.
– Конечно я настоящий художник!
Он оторвал кусок скатерти с наброском и протянул его Гвидо:
– Держи! Дарю.
Потом повернулся и вышел. Он знал, что больше никогда не увидит Гвидо.
Он снова
