утвердительно кивнул я. Уж понять, жив человек или нет, я мог легко. А вот с местом положения – нет. С ребенком это всегда довольно затруднительно. Так как дети еще не умеют ориентироваться на местности. Они транслируют изображение лишь того помещения, где они находятся в данный момент. И понять, где это находится лишь по отрывочным видениям довольно сложно. А вообще, дети «фонят» настолько сильно, что охватывают довольно большую площадь, чем когда «фонят» взрослые. И это тоже затрудняет поиски.
Елена облегченно вздохнула. Но тут же с новой силой ощутила страх и отчаяние. Крупные слезы покатились из глаз. Она стерла их руками и завела рассказ.
– Все, что я рассказала про ЭКО – правда. Никитка родился рано утром. Красивый такой, упитанный, с рыженькими волосиками и небесно-голубыми глазами. Мне его сразу принесли на кормление. Помню, как я обнимала и целовала своего мальчика, пока он сосал грудь. Потом пришла нянька и забрала малыша. Как она сказала на осмотр, ну и чтобы я отдохнула.
Когда я проснулась, был уже поздний вечер. Сначала я даже обрадовалась, что удалось хорошо выспаться и отдохнуть. И что ребеночек крепко спит. Я встала, заглянула в люльку – но Никитки там не оказалось. Я вышла из палаты и отправилась на поиски медсестры. Но больничный коридор был пуст. Я прошла до самого конца, до закрашенного синей краской окна. Почувствовала, что сильно замерзла. Оказывается, я умудрилась выйти босиком и в одной ночной рубашке. Чуть не бегом вернулась в палату. И первое, что удивило меня – халат был не мой. И тапочки – тоже. А еще вместо ночнушки на мне была рванина, усыпанная больничными штампами. Я осмотрелась и поняла, что нахожусь не в отдельной послеродовой люксовой, а в маленькой больничной палате, выкрашенной, почти до потолка, синей краской. Единственная кровать была хорошая, но застелена бельем с такими же, как и на ночной рубашке, больничными штампами. Рядом стояла деревянная тумбочка, словно привет из далекого советского прошлого. В углу виднелась железная раковина для умывания, а за тряпичной ширмой обнаружился унитаз. Под высоким потолком тускло светилась лампочка.
Тут до меня дошло, что Никитки рядом нет. И уже давно. А ведь ребенка пора кормить. Грудь болезненно покалывала от прилива молока.
Сначала я впала в панику. Снова выскочила в коридор и как полоумная бегала туда-сюда с криками и рыданиями. Толкала все двери. Напрасно. Все было заперто. И никто не отзывался.
Я сильно устала и продрогла. Пришлось вернуться в палату. Там, чтобы хоть немного согреться – как-никак декабрь на дворе – я легла на кровать и завернулась в одеяло. Что было потом – плохо помню. Потому что пока я искала сына, простыла. Да еще грудь распухла и дико болела – ведь молоко пришло, а кормить некого. Поднялась температура. Меня так трясло, что казалось, упаду с кровати. Даже галлюцинации начались.
Вижу, как сквозь стену женщина в белой одежде ко мне заходит и у кровати останавливается. Она что-то вроде говорит – но я никак разобрать не могу. Потом оказалось, что и вправду кто-то
