не столько явная вербальная «парольность» (порою она в них минимизирована до такой степени, что ее и вовсе как будто бы нет) и даже не более сложная, но все-таки достаточно зримая, вполне определенная тематическая конкретика, сколько общезнаменательная символика их структуры.
Для нас совершенно очевидно, что если не все, то многие неповторимые структурные особенности повествования в «Братьях Карамазовых» могут быть возведены к тем или иным композиционным архетипам, давно уже сложившимся в Библии. Таким образом, автор «Братьев Карамазовых» и в самой конструктивной природе своих мучительных раздумий и вдохновенных прозрений демонстрирует свое глубокое родство с Библией.
Текст «Братьев Карамазовых»:
«Что-то было в нем (Алеше. – В. Л.), что говорило и внушало (да и всю жизнь потом), что он не хочет быть судьей людей, что он не захочет взять на себя осуждения и ни за что не осудит» (14, 18).
Прецедентный текст (Библия):
«Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете» (Лк 6:37).
Здесь сразу бросается в глаза явная лексическая перекличка. Именно потому мы и представляли данную «пару» фрагментов и в разделе о параллелях вербальных. Теперь обратим внимание на другое – на более существенное, как кажется, более капитальное родство приведенных отрывков. Мы видим в них не одно только лексическое сходство, не тематическое даже созвучие их. Интертекстуальное «восхождение» отрывка из «Братьев Карамазовых» к соответствующему фрагменту Библии – в структурно-поэтиче ском, точнее, в ритмико-интонационном единообразии рассматриваемых текстов. Оно обнаруживает себя как принципиальное в том, что в обоих случаях мы имеем дело с бесконечным повторением слова «суд» в самых разных его вариациях.
Эта повторяемость отдельных формул стала у Достоевского характерной особенностью повествования вовсе не случайно: сознательное нагнетение однокоренных слов в как будто бы хаотично сталкивающихся разнородных синтаксических конструкциях зримо являет лихорадочную сосредоточенность Алеши на занимающей его мысли. Лихорадке героя Достоевского соответствует в Евангелии инвективная напряженность наставления, с которым обращается к людям Христос.
Наконец, самым впечатляющим примером последовательного развития и воплощения своих раздумий о судьбах мира и человека в заведомых библейских параллелях (аллюзиях) разного типа, в том числе и, быть может, в особо весомых структурных параллелях, оказывается для нас сакраментальный эпизод с чтением «поэмы» о Великом инквизиторе. Имея в виду указать на очевидную соотнесенность сюжета «поэмы» с новозаветными ситуациями, мы хотим с самого начала оговорить, что вербальные и тематические переклички не менее существенны и органично взаимодействуют с глубинными структурными соответствиями. Последние отнюдь не явны, поэтому их выявление и тем более уяснение, трактовка предполагают обстоятельное разглядывание подробностей с учетом их непростого, неодномерного
