ты так можешь? – Катя по-прежнему не верила своим ушам.
– Да как – так? И вообще, что тебе собственно не нравится? Это моё личное дело, ещё с тобой я это не обсуждала, – Беляшова расправила плечи, показывая тем самым, что разговор окончен, и направилась к двери.
– Ну как же так? Это ведь живой человек… Это твоя дочь! – Катины глаза от отчаянья уже наполнились солёной влагой.
Беляшова открыла дверь и ещё раз повернулась к той.
– Знаешь… Если тебе так надо, возьми и удочери её, ты же у нас та ещё мать Тереза, – последнее, что сказала Беляшова и скрылась внутри здания.
Катя как стояла посреди крыльца, так и осталась стоять как вкопанная, никак не желая поверить в происходящее.
Уже часом позже она влетела в квартиру, как вихрь, и прямо в дверях бросив пальто и сапоги, тут же кинулась к нижнему шкафчику трюмо.
– Катя, у тебя всё в порядке?! – на доносившийся из комнаты шум в зал сразу же прибежала Люба. – Я уж подумала, что воры влезли. Ты чего здесь расшумелась?
– Мать Тереза, ты посмотри-ка на неё, мать Терезу нашла… Видите ли, мужикам она не нужна с ребёнком… – Катя только и делала, что цедила слова сквозь зубы.
Люба стояла в полном недоумении.
– Кать, что ни день, то ты сюрпризы выкидываешь. С тобой, мать, ей-богу, ну совсем скучать некогда. Ты откуда такая всклокоченная явилась?
– Кукла! – тут же подлетела к ней Катя, её ноздри от эмоций раздулись как паруса. – Вся разукрашенная из себя, раз-ма-лё-ван-ная как матрёшка, в шубке до пят, за версту дорогими духами веет, – Катя театрально размахивала руками, пытаясь изобразить из себя Беляшову.
– Да кто?! Может, ты мне, в конце концов, уже объяснишь? – уставилась на неё Люба.
– Кто-кто – конь в пальто! Беляшова эта, – Катя принялась снова копошиться в ящике.
– Кать, ты сдурела? Ты что, к Беляшовой ходила? Ты что, себя совсем не жалеешь?
– Люб, я должна была с ней встретиться, понимаешь? Должна была. Посмотреть в глаза этой… – Катя стиснула зубы.
– Посмотрела? Что увидела? – Люба демонстративно как учитель сложила руки на груди.
– Посмотрела… – Катя села на пол. – Люб, в них столько безразличия. Такое ощущение, что она любить не умеет.
– Любить не умеет? – засмеялась Люба. – Катя! Раскрой глаза! Да она любит… Очень даже любит – деньги!
– Люба! Не передёргивай! Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю. Знаешь… – Катя снова опустила глаза. – Она про Антона так сказала, будто он какой-то прохожий для неё… Ну, был и был… «Всё прошло», – говорит.
– И правильно! Умная девка. Это ты у нас любитель кашу по тарелке годами размазывать, а жизнь-то, между прочим, продолжается… Слушай! – Люба снова встала в учительскую позу. – А, может, ты удовольствие от этого получаешь? Ну от этого… От самобичевания, а? Мазохистка, может?
– Да ну тебя! – улыбнулась Катя. – Вечно ты что-нибудь
