мельче, пока совсем не исчезли.
Странник и Воливий, попав в самый центр вихря, остановились и подвисли, словно в невесомости. Неподалеку молочные облака неестественно двигались, будто ветер исправлял, как скульптор, их неровности и шероховатости.
Шестьдесят секунд, сто пятьдесят сердечных сокращений в минуту. И вот показалась причина беспокойства. Ладья, выплывающая из облаков по небесно-прозрачной реке, словно лебедь, расправляла свои паруса-крылья и двигалась на гостей неба.
Судно грациозно остановилась возле них, покачиваясь и как бы приглашая их войти на борт. Причем небесная река ничем не отличалась от земной, пропорции все были соблюдены. Тела Странника и Воливия располагались так, словно были по шею в воде.
– Влезаем, – крикнув одновременно и переглянувшись, с нескрываемой улыбкой сарказма над своей судьбой они взобрались на палубу.
Ширина ладьи была метра полтора, длина – около семи. От нее исходил приятно-дурманящий древесно-дубовый аромат, будто ее только что вырубили из гигантского ствола свежесрубленного дуба. А палуба была такой нежной, как прикосновение молодой девушки.
Воливий пытался увидеть на палубе тайные знаки, чтобы понять, добро это или зло. Странник всматривался в облака, готовый при малейшей тревоге всем телом наброситься на неведомого врага.
Однако невозможно быть бесконечно напряженным и настороженным. А время здесь тянулось бесконечно долго. Ладья плыла сквозь бескрайние молочные облака, окружающий пейзаж походил один на другой и усыплял даже при бурной фантазии. Гости небес потеряли счет времени.
Вдруг ладья резко изменила положение почти до вертикального, словно уперлась в водопад и поднималась против его течения. Но вскоре вернулась в прежнее положение. Безмятежность молочных облаков вдруг прервалась гулом ветра, порывы которого трепали парус ладьи во все стороны, от чего ее мачта скрежетала, готовая вырваться с палубы. Ветер сменила снежная, обмораживающая кожу метель. Затем к этому испытанию холодом добавились разрывающие звуки стона и плача. Резь в глазах, шум в ушах, казалось, заставляли выпрыгнуть, отдаться воле царства молочных облаков.
– Я не могу, не могу больше. Выйди и сразись честно. Или ты струсил? Выходи, – с диким воплем прокричал Странник.
Вдруг все стихло. Тишина, тишина, которая не предвещала ничего хорошего.
Странник огляделся и не нашел глазами Воливия.
– Воливий, – осматриваясь, произнес он тихо, обессиленным голосом.
– Воливий! – что есть сил уже прокричал Странник.
«Не буду паниковать, – подумал он, сжав до боли кулаки в суставах. – Сейчас я закрою глаза, а когда вновь открою, все вернется на свои места».
– Я сплю, я сплю, я сплю! – упершись переносицей в сложенные в замок ладони, будто бредя, произносил Странник. – Я просыпаюсь и открываю глаза.
Однако ничего не вернулось на прежнее место. Только стало темнее, облака затвердели, как айсберги, и стали цвета
