или раньше?
ВЕ: В <19>53‐м, чуть-чуть пораньше.
ЛП: То есть мать приехала, да?
ВЕ: Ну да[156].
ЛП: И забрала из детского дома. А дальше как развивалась твоя жизнь?
ВЕ: Ну а дальше очень просто. Я закончил в <19>55 году десятилетку и отправился в Москву по примеру Михайлы Ломоносова. Правда, без рыбного обоза.
ЛП: Ну хорошо, Веничка. Вот ты благополучно поступил с золотой медалью в Московский университет. А как же так произошло, что ты оказался за его бортом?
ВЕ: Ну это опять очень даже просто. Я первую сессию сдал всю на отлично[157]. Я решил вообще похерить военные занятия. Это послужило поводом[158]. Уже на втором курсе в октябре меня к чертям собачьим… Уволен[159]. Я не возражал.
ЛП: Следующий этап твоего учения был Владимирский институт имени Лебедева-Полянского.
ВЕ: В <19>62 году уже в январе месяце декан факультета объявила, что прием мой в институт был ее самой большой педагогической ошибкой[160]. Поскольку там публика в институте раскололась на так называемых «попов»… хотя никаких попов <нрзб>. На «попов» и «комсомольцев», которые враждовали чуть ли не до поножовщины. Но во всяком случае до рукоприкладства дело доходило. Шли прямо стенка на стенку[161].
ЛП: Это ты расколол бедных студентов?
ВЕ: Выходит, что так. Потому что до этого раскола не было.
ЛП: А каким же образом тебе это удалось, Веничка?
ВЕ: Понятия не имею. Я, по-моему, лежал только, полеживал. Иногда попивал. И беседовал с ребятишками о том о сем. Так что меня сначала поперли из общежития, потом из института[162]. Но дело в том, что институтская молодежь продолжала ходить ко мне[163]. Я стал кочегаром[164]. У меня в кочегарке устроили цикл лекций на тему «История христианства»[165].
ЛП: То есть за одно общение с тобой можно было быть исключенным уже из института.
ВЕ: Это уже было указом… майским[166].
ЛП: Скажи, а вот грандиозные свершения – <19>62–<19>63 год. Летали космонавты, перекрывали Енисей[167] . Как они на твоей жизни отразились, эти грандиозные свершения?
ВЕ: Скажем, я… о полете Гагарина я узнал, по-моему, через две недели после того, как он приземлился. Мне было решительно на это наплевать с самого начала. А что Енисей перекрыли, об этом я только недавно стал узнавать. На сорок восьмом – сорок девятом году жизни. (Улыбается.)
ЛП: То есть все грандиозные свершения прошли мимо тебя?
ВЕ: Мимо. И слава тебе господи. Поэтому я чуть-чуть умом и сохранился. А то могло быть хуже.
ЛП: А радио у тебя было?
ВЕ: Было постоянно.
ЛП: Включено постоянно было?
ВЕ:
Анна Андреевна Ерофеева (1898–1972) вернулась в Кировск в 1952 году. Из детского дома Венедикта забирал отец, о чем 7 июля 1953 года оставил расписку, опубликованную Евгением Шталем (см.: Шталь 2019. С. 65, 223).
В личном деле Ерофеева, хранящемся в архиве МГУ, есть выписка из приказа от 30 января 1956 года, в которой Ерофеев зачисляется на стипендию, «как выполнивший учебный план I семестра с отличными и хорошими оценками» (Архив Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова (Ф. 8. Оп/л. (9). Ед. хр. 1286). Выписка обнаружена Юлией Красносельской.
См. об этом в наст. изд. – с. 74–75, 84.
В выписке из приказа об отчислении из МГУ (см. примеч. 1 на с. 47) Ерофеев обозначен как студент первого курса.
Декан филологического факультета Раиса Лазаревна Засьма (1924–2006) изначально благоволила к талантливому студенту, но затем ее отношение к Ерофееву переменилось (см.: Лекманов, Свердлов, Симановский 2020. С. 118–122, 133–138). В дневнике Ерофеева есть запись о разговоре с ней, состоявшемся незадолго до отчисления, 18 января 1962 года: «Беседа с деканом. „Вы не имеете права учиться здесь, Ерофеев. Если даже вы постоянно будете отличником. Надеюсь, вы меня понимаете. Послезавтра, в субботу, вы должны придти ко мне и сказать свое слово. Вы самый заметный человек в институте, вы это знаете“ и т. д.» (Ерофеев 2005. С. 165).
Ср. с рассказом Ерофеева о противостоянии «попов» и «комсомольцев» в интервью Л. Прудовскому от 7 марта 1989 года (Ерофеев 2003. С. 497–498).
Приказ ректора об отчислении Ерофеева из ВГПИ датирован 30 января 1962 года (Шталь 2019. С. 171). Из общежития Ерофеев был выселен несколькими месяцами раньше, в октябре – ноябре 1961 года, решением общего собрания и профкома института (см.: Ерофеев 2005. С. 161; Шталь 2019. С. 168–169).
После изгнания из общежития Ерофеев жил во Владимире на разных частных квартирах, где его навещали друзья из ВГПИ (см.: там же. С. 161, 166; Лекманов, Свердлов, Симановский 2020. С. 128).
Согласно трудовой книжке, Ерофеев работал кочегаром 5 разряда в Жилищно-коммунальной конторе с 16 февраля по 17 апреля 1962 г. (Авдиев 1998. С. 157).
В докладной на имя ректора ВГПИ Б. Киктева декан филологического факультета Р. Засьма вменяет Ерофееву в числе прочих грехов «чтение и распространение среди студентов Библии, привезенной им в общежитие, якобы „для изучения источников средневековой литературы“» (Шталь 2019. С. 169).
В феврале 1962 года Ерофеев записывает в дневник: «Серия комсомольских собраний на всех пяти факультетах. Запрещено не только навещать меня, но даже заговаривать со мной на улице. Всякий заговоривший подлежит немедленному отчислению из ВГПИ. Неслыханно» (Ерофеев 2005. С. 166). Про майский указ нам ничего не известно.
Отсылка к знаменитой песне Ю. Визбора «Рассказ технолога Петухова»: «Зато, говорю, мы делаем ракеты / И перекрыли Енисей…» (Русские стихи 1950–2000 годов: Антология (Первое приближение): В 2 т. Т. 1. М., 2010. С. 586).
