на выборах, и на нового премьера Гофа Уитлэма страна возлагала большие надежды. Бабушка сказала, что теперь нам будет гораздо теплее зимой, и я поняла, что она имела в виду, только когда меня укутали в чудесное золотистое одеяло, купленное на прибавку к пенсии, которую она получила от нового правительства. С наивностью юности я еще много лет после этого обожала Гофа Уитлэма. Прозрение и разочарование пришли гораздо позже.
Новое одеяло казалось мне похожим на бабушку: оно так же грело, укутывало и защищало от жестокости жизни. А кроме этого бабушка кормила и одевала меня, выкраивая и экономя на всем, что можно. Но были вещи, против которых даже бабушка была бессильна, и самое главное – она не могла защитить меня от мамы.
Даже в благополучных семьях дети тяжело переживают перемены, а то, что произошло в нашей, когда мне исполнилось десять лет, можно назвать даже не переменой, а настоящим переворотом. Мама вдруг оказалась в психиатрической клинике. Ни с того ни с сего, как мне тогда показалось. И задержалась там надолго – на несколько месяцев. Мне объяснили, что она легла туда, чтобы отучиться от лекарств, плохо действующих на ее печень. Но я чувствовала, что это далеко не вся правда. В то время я, конечно, не знала, что такое «метод групповой терапии», о котором все время пыталась рассказать мне мама, и не понимала, почему раз в неделю мне непременно надо ее навещать и подолгу беседовать с этой почти чужой женщиной. Кроме того, я не могла не замечать, что она крайне враждебно относится к бабушке. Я ненавидела эти визиты в клинику и боялась остальных пациентов, которые слонялись по коридорам и украдкой разглядывали нас с мамой, пока мы сидели в кафетерии. У них были трагические выражения лица и плотно сжатые губы. Даже ребенку было понятно, что что-то терзает их изнутри и что клиника является для них одновременно и убежищем, и тюрьмой.
Мама прибыла туда с красивой прической и на высоких каблуках, а когда вышла, то напоминала какую-то заблудшую душу с рок-фестиваля в Вудстоке: босые ноги, отсутствующий взгляд, распущенные по спине нечесаные волосы. К тому же ей вдруг захотелось поиграть в счастливую семью, а для этого мне необходимо было обзавестись папой. И она привела его с собой.
Роджер Баррантес к тому времени успел побывать уже во многих психиатрических клиниках. Это был долговязый, худой мужчина лет сорока с большим крючковатым носом и вечно грязными волосами. Во время одного из сеансов групповой терапии его глаза встретились с мамиными, и это мгновение решило все. Мама вернулась домой вместе с Роджером и прямо с порога объявила бабушке, что той больше нет места в нашей семье и что в течение двадцати четырех часов она должна найти себе новое жилье. Казалось, этот Роджер загипнотизировал мою маму, и она не в силах была возразить ни единому его слову. Следующая новость буквально огорошила меня: я останусь жить с ними в их новом любовном гнездышке.
Бабушка нашла себе жилье в Карнеджи, соседнем с Мурбенной пригороде, а мы с мамой и Роджером переехали в двухкомнатную
