знания[91], когда стало чрезвычайно затруднительно обосновывать естественно-научные концепции пред лицом скептической критики, на помощь естествоиспытателям пришла математическая формализация знания. Обладая статусом почти «абсолютной достоверности» (по крайней мере, общезначимости), математика позволяла обойти бесчисленные вопрошания скептической критики, устраняя саму проблему мета-физического обоснования физических гипотез[92].
Следует подчеркнуть, что сама по себе формально-математическая репрезентация знания не была чем-то принципиально новым, – ее еще можно отнести к античному наследию. «Совершенно же новым, характерным именно для науки XVII в. является разрыв между математически точной, прозрачной для ясного и внимательного ума формулировкой научной гипотезы и отсутствием абсолютной уверенности в ее полном соответствии объективной реальности», – подчеркивает Л. М. Косарева[93]. На смену пафосу «знания-как-упокоения-в-Истине», «о-предел-енности», «остановки» (στάσις), достигаемой в «знании» (επιστήμη) (а в древности «бес-предельное» мыслилось в ряду таких понятий, как «кривое», «тьма», «дурное» (Аристотель, Метафизика, I, VIII, 986а 23–26)[94]) приходит пафос «знания-как-бесконечного-приближения-к-истине». Внутренняя сущность физического мира, сокровенная природа вещей оказывается абсолютно непостижимой для человеческой мысли, можно говорить лишь о степени совпадения наших умозрительно-формализованных гипотез с «реальностью». Гносеология становится вероятностной, а наивысшим уровнем достоверности начинает признаваться не абсолютная, но лишь моральная (или практическая) достоверность[95].
Характерно, что сам термин «моральная достоверность» – лат. certitudo moralis (от лат. mos – «обычай», «обыкновение», «правило») – пришел в натурфилософию XVII в. из теологии[96]. Он означал высшее состояние личной убежденности человека в истинности какого-либо положения (таково, например, лютеровское: «На том стою и не могу иначе»). К середине XVII в. мыслителям стало уясняться, что высшей, абсолютной, достоверностью обладает лишь Божественное знание. Ниже его лежит область более или менее достоверного знания, доступного человеку. Эта область разделяется на две сферы – сфера знания, полностью подвластного контролю мысли (математика, логика, метафизика), и сфера знания, не зависящего целиком от мышления (опытно-фактуальное знание – физика, история). В первой, «высшей», области знания, целиком контролируемой мышлением, возможно обретение математической, логической или метафизической достоверности[97]. Во второй, «низшей», области, возможно лишь более или менее вероятное знание, точнее мнение[98]. Высшим уровнем достоверности в этой фактуальной сфере оказывается уровень моральной достоверности[99]. Фактически, моральная достоверность основывается на предположении о ненарушаемости
Известный английский поэт Джон Донн, в будущем – священник, настоятель лондонского собора св. Павла, так выражал мирочувствие своей «субъективистской» эпохи: «
Ярчайшим примером такой позиции является ньютоновское «гипотез не измышляю»; между тем, из сохранившихся бумаг Ньютона явствует, что большую часть своего времени он посвящал именно измышлению гипотез о подлинной природе реальности, не ограничиваясь внешним фактуальным описанием феноменальной выявленности мироздания; см.: Дмитриев И. С
Косарева Л. М.
Проблема достоверности научного знания, остро волновавшая мыслителей XVII в., на шла свое яркое воплощение в научном творчестве Лейбница. В фундаментальном труде «Новые опыты о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии» Лейбниц поясняет, каким образом (максимально) вероятные предположения переходят в разряд морально достоверных: «Когда какой-нибудь частный факт соответствует нашим собственным постоянным наблюдениям и подтверждается согласными свидетельствами других людей, мы признаем его столь же твердо, как если бы это было достоверное по знание, а когда он, насколько известно, соответствует свидетельству всех людей во все времена, то перед нами здесь
Заметим, что и термин
В работе «Предварительные сведения к энциклопедии или универсальной науке» Лейб ниц пишет: «
Лейбниц продолжает: «Нам часто приходится иметь дело с тем, в отношении чего мы лишены достоверного знания», а потому «необходимо по крайней мере, чтобы мы достоверно знали, что то или иное предложение является
Лейбниц поясняет: «Вероятность не есть нечто абсолютное, вытекающее из каких-либо данных достоверных сведений. Однако… существуют
