помощницами и попытался сосредоточиться на их докладах о состоянии пациентов. За ночь умер всего один человек, санитар, который получил пулю в шею, когда пытался вытащить раненого с ничьей земли. Ему придется писать еще одно письмо скорбящей матери или жене. Еще одна потерянная жизнь. А ради чего?
Он поспешил поступить в армейское медицинское подразделение добровольцем, когда в прошлом году были учреждены первые полевые лазареты для оказания полноценной помощи в промежутке между передовой и тыловыми госпиталями. Он ведь работал в приемном покое лондонской больницы, оказывал помощь жертвам столкновений авто, взрывов газа, поножовщины, рухнувших зданий, происшествий в порту и почти всех инфекционных заболеваний и недугов. Он воображал, что там видел худшее из того, что может случиться с человеком.
Он ошибался.
Он прибыл в 51-й ПЛ солнечным июньским утром 1915 года, вскоре после идиотского решения отправить светлой, ясной лунной ночью в разведку на ту сторону взвод канадцев. Все они были застрелены в течение нескольких минут.
Когда он представился полковнику Льюису и старшей медсестре – оба они казались исключительно невозмутимыми, невзирая на неистовую активность вокруг них, – его проводили в операционную палатку, показали, где ему взять халат и облачиться в него и подвели к первому его полевому пациенту.
Это был канадец, второй лейтенант, раненный осколком гранаты, и Робби потребовалась чуть ли не вечность, чтобы пробраться через разорванные кишки лейтенанта и найти рваный осколок металла, который проник в его брюшную полость. Потом Робби зашил все повреждения внутренностей. Каким-то чудом лейтенант не умер на операционном столе.
Как только канадца унесли в постоперационную палатку, на стол перед Робби положили другого раненого. А потом третьего, четвертого, пятого. За двадцать часов через его руки прошли восемнадцать человек. В Лондоне он за неделю не делал столько операций. Когда раненые перестали поступать, ему дали передохнуть, но отдых продлился меньше одного дня, после чего приемная палатка снова наполнилась носилками с ранеными.
Он никогда столько не работал и никогда так не уставал. Но его труды того стоили, он знал, что стоили. Здесь он нашел свое место, на котором мог сотворить больше всего добра. И потому он каждый день заканчивал с чувством, что мог бы дать урок Сизифу по части преодоления в себе неудовлетворенности.
Этот вечер ничем не отличался от других. Прошел час, потом другой, а он все еще оставался в палатке с ранеными, старался как мог уменьшить кипу накопившихся бумаг, грозившую завалить его часть стола, который он делил с другими врачами.
– Капитан Фрейзер?
Он увидел полковника Льюиса, который пришел, вероятно, для того, чтобы спровадить его в кровать, хотя сам полковник проводил на ногах ничуть не меньше времени, чем Робби.
– Да, сэр?
– Когда у вас был отпуск в последний раз?
– Не помню. Вроде в прошлом году.
– Верно. И это значит, что вам давно уже пора немного отдохнуть. Я могу дать вам десять дней,
