к востоку, прямо за первым кордоном. Лентой прорезая привычную красновато-серую муть, она вилась до самого горизонта, сливаясь там с морем.
Ни одна голова не повернулась.
Вздохнув, Уна принялась за дело: выкатила из кладовой держатель, нацепила на него здоровенный мусорный пакет кислотно-оранжевого цвета и начала уборку. Мятые упаковки и недоеденные куски еды так и сыпались в рыжее чрево.
Снова запикал замок.
Через коридор, не заглянув в зал, торопливо прошла сестра, скрывшись на кухне.
Уна нахмурилась. Нагнувшись, она подняла очередную картонку, бросила её в пакет, потом внезапно замерла, задумавшись, с подозрением глянула на кухонную дверь. Оставив на время работу, она пошла взглянуть на Поли.
Старшенькая сидела за столом сгорбившись, так, что белокурые пряди скрывали склонившееся лицо. Тонкие, как у матери, руки, трясясь, откупоривали какую-то баночку.
– Привет! Поли, что ты…
Девушка не договорила: подойдя ближе, она сразу разглядела, что держит сестра. В плоской круглой ёмкости колыхался густой зеленовато-голубой гель.
Не раздумывая ни секунды, Уна выхватила банку из дрожащих ладоней и понесла её к мешку с мусором.
– Ты больше не станешь это есть. Никогда. Мы же говорили…
Ответом был какой-то нечеловеческий то ли вой, то ли стон. Поли вцепилась ей в волосы, едва она шагнула в гостиную.
Уна попыталась вырваться, развернулась, споткнулась от очередного толчка. Баночка вылетела из разжавшихся пальцев и ударилась в стену, расплёскивая по ней содержимое. Сестра забыла об обидчице, кинувшись к разлитой лужице. Инстинктивно отступив назад, Уна вдруг налетела на что-то и неловко упала, задев спиной головизор.
Прибор покачался на тонкой ножке и рухнул, проекторный конус погас.
Охая, потирая ушибленные места, девушка поднялась на ноги.
Звериный рёв отца потряс комнату.
На голову Уны опустилась блестящая бита светлого дерева.
Чёрные волосы взметнулись, череп вмялся под ударом и лопнул: во все стороны разлетелись окровавленные костяные ошмётки.
Девушка рухнула на пол. Мёртвые серые глаза уставились в светящийся точками диодов потолок.
Мужчина, перестав обращать на неё какое-либо внимание, отшвырнул биту, завозился у головизора. Выправив основание, он пощёлкал пультом. Смутная прерывистая картинка, видимо, удовлетворила его. Вернувшись к своему лежбищу, толстяк снова плюхнулся на него, замер, почти не моргая, вперился в экран.
У стены, слизывая остатки слизеподобной жижи, хихикала Поли. Закончив, она совершенно остекленевшими глазами обвела комнату, наткнулась взглядом на тело сестры и икнула.
Мать обернулась только на её прямое обращение, словно и не слышала предшествующего шума.
– Ма-а-м!
