в город верхом на своих небольших крепких лошадях, вооружённые старыми кремнёвыми ружьями, а некоторые и новыми винтовками.
С наглым видом бродили хунхузы по улицам Дальнего, входили в дома, пили вино и всякие крепкие напитки; впервые в жизни они провели ночь на пружинных матрасах и в постелях с пуховыми перинами. Хунхузы ломали мебель, брали с собой всё, что можно было дотащить домой, и наслаждались, вспоминая доброе старое время. Бедняги! Как их винить! Жизнь разбойника в Маньчжурии не так уж весела и сладка. Эти дни в Дальнем были счастливейшим временем их жизни, русским же было совершенно безразлично, достанется ли их имущество японцам или союзникам последних – хунхузам.
Отсюда видно, что Дальний, который я посетил в 1904 году, был совершенно не похож на Дальний, каким я его видел в предшествовавшем году. Я отлично помню весёлую приятную жизнь прежних дней. Обыкновенно в полдень в парке начинал играть военный оркестр; офицеры в красивой форме, звеня саблями и шпорами, в отлично вычищенных высоких сапогах гуляли с более или менее прилично одетыми дамами, слушая музыку или глядя на игру в лаун-теннис; на улицах извозчичьи дрожки и собственные экипажи неслись на вечернюю прогулку, в них восседали дамы двух светов. Вечером в гостиницах – весёлые компании обедающих или ужинающих, здесь лилось шампанское и блестели драгоценные камни. Русский офицер, без сомнения, скупостью не отличается. Раз у него завелись деньги, он тратит их щедро. Устав от скучной и надоедливой жизни на фортах и аванпостах, он стремится, когда получит своё жалованье, в город – и швыряет деньги в течение нескольких безумных часов, пока последний рубль не выброшен из кошелька; с лёгким сердцем и тяжёлой головой он после кутежа снова возвращается к своим скучным обязанностям.
Женщины, насколько я заметил, были двух категорий: замужние дамы, по большей части русские (в невозможных платьях), весьма буржуазного вида; другие – полная противоположность первым, большей частью приезжие из тёплых стран Дуная, с бархатными глазками, весёлые, маленькие создания, отличные товарищи в безумной трате денег.
Во время моего последнего посещения всё это изменилось. Не стало блестящих офицеров, не было, увы, и этих женщин с бархатными глазками. Первых я увидел вновь шесть месяцев спустя: одних мёртвыми и окоченелыми на мрачных склонах порт-артурских высот, других – военнопленными или больными в госпиталях; вторых я так и не видел вплоть до вступления победоносной армии в Порт-Артур. Трудно было узнать в благопристойных, скромно одетых девушках со значками Красного Креста на рукавах, этих блестящих мотыльков, какими я их знал в прошлом году. Исчезла весёлая толпа, и вместо неё улицы Дальнего были запружены громко кричащими китайцами-кули и японскими солдатами, с сильно развитыми челюстями и деловитым видом. С двух различных сторон тянулись по направлению к городу длинные вереницы: из порта – бесконечная лента неуклюжих китайских арб, тяжело нагруженных интендантским
