работают студенты, так что мы здесь не исключение.
Надежда Макатрова: А сценарии историко-приключенческих смен Вы сами придумываете или кому-то заказываете?
Сергей Лаковский: Сами придумываем, у нас же есть коллектив, поэтому идей хватает.
Надежда Макатрова: Как это все уживается на одной территории? У Вас же есть и просто отдыхающие, которые живут в коттеджах сами по себе, и активные лагеря, и православные, и это все рядом. Никто никому не мешает?
Сергей Лаковский: Абсолютно нет. Наоборот, это интересно. Идет детская смена, и там же туристы отдыхают, и там же ферма. Я понял, что там спокойно приземлится и пионерский лагерь. Потому что, как ни парадоксально, но это тоже русская тема. Мне очень интересно видеть, как одно с другим сочетается и уживается. Представляете, как здорово: прошли реконструкторы с мечами и тут же следом пионеры, а здесь юные фермеры занимаются. Кто-то пошел на службу в храм, а кто-то пошел гулять, на рыбалку или на огородик. Мне хочется сделать такую «кашу», такой бесконечный перфоманс с расшитыми историческими ограничениями. Ведь есть вечность, и это некое представление русской вечности. И не нужно делать отдельно анимацию, просто ходи и смотри. Все заняты, все живут какой-то своей жизнью, и это уже само по себе анимация. Выражаясь молодежным слэнгом, этакая «движуха», и всем хорошо!
Надежда Макатрова: То, о чем Вы рассказываете, представляется мне скорее даже не концепцией туркомплекса, а философией отношений между людьми и территорией.
Сергей Лаковский: Примерно так оно и есть. Когда я смотрю на то, что получилось, приходит осознание, что все это выстроилось как русская усадьба, т. е. по исконным русским лекалам. Я вдруг понял, что являюсь помещиком, и люди, которые у нас живут и работают, тоже приняли на себя определенные роли. Кто-то вольный казак, а есть крестьяне, которые живут в соседних деревнях и приезжают на работу. Есть дворовые люди, которые непонятно откуда пришли, но живут здесь и работают. Есть даже прибившиеся пьяницы. Все это появилось и раскрылось. Я это понял по одному моменту, поразившему меня до глубины души.
Я ехал на машине по дороге к «Русскому берегу», а рядом с дорогой молодой двадцатилетний парень грузил сено на телегу. И вдруг, увидев меня, он снимает шапку и мне кланяется. И он сделал это настолько естественно, как будто он всю жизнь так делал. Помню, я приехал на место просто в шоке и говорю жене: «Это что такое? Еще не хватало, чтобы при встрече наши люди шапки вверх стали бросать!» А получается, что люди действительно относятся к тебе во многом так же, как относились крестьяне к своему барину. Они точно так же между собой переговариваются: «Ну что, приехал? Как у него настроение?» и т. п. И что самое интересное, всем от этого хорошо. А кому было нехорошо, те ушли на другое место. И эта структура усадьбы выстраивается сама собой. Ее надо чувствовать, не надо быть зашоренным.
Знаете, я много об этом думал и прочитал у С. Г. Кара-Мурзы о феномене чудовищной столыпинской реформы.
