ним сейчас происходит. И больше родители давят, но дети хотят и добиваются. Это может выглядит как оправдание, но скорее, как попытка понять. Хочется, чтоб все у него сложилось. Мои дети научили меня очень важной вещи – безусловной любви. Тому что что бы они не делали, я их просто люблю. Он родился очень милым. Аккуратненький и интеллигентный с рождения. И не скандалил никогда особо. Но всегда был очень в себе, закрытый. Жил в своем мире. Играл в Арагорна, засыпая под креслом в плаще из полотенца. Неконфликтный с красивой открытой улыбкой. Только как пришло время самому отвечать за себя, он и растерялся.
Чего- то я и сама сегодня немного дезориентированная. Говорили с Андреем, что в четверг покатаемся на роликах, а он записался на обследование. Сказал, что попробует переписаться. Но мне что-то не нравится, что я снова переживаю. А идти кататься с Женей не хочется. Вот со стороны – дневник 16 летней школьницы… надо снова выбираться из этого состояния. Может это разговор с мамой вымотал меня.
– Ты когда планируешь на дачу? – я спрашиваю.
– Пока не знаю. Посмотрю. Но я буду там, пока ты не приедешь.
– Я заберу Катю в субботу, и мы уедем в воскресенье достаточно рано, потом она несколько дней будет у отца в городе.
И дальше из пустого в порожнее, я пытаюсь сказать тактично, что меня ждать не надо, а мама – «ну мне ж надо и работать» – как будто я против… я просто хочу приехать, когда там никого не будет, по своим, корыстным целям.
Потом меня стало колбасить. Иначе это состояние описать трудно. Когда энергия переполняет, а направить некуда, отсюда тебя и трясет, и тревожит. Не самые приятные ощущения. Идея с роликами превратилась в идею фикс. Когда уходила с работы, позвонил Андрей.
– Привет, – голос лучше, чем настроение сообщений. – Отработала? Звонил в отдел кадров, сказал, что больничный продлили. Даже особо разговаривать со мной не стали, – чувствовалась обида.
– Ну их же тоже давят. Нужно побыстрее с тобой закончить. Их можно понять.
– Да достало все, работать хочу
– Представь, что у тебя отпуск в июле! Не всем дают между прочим, – я все пытаюсь его перенастроить и взбодрить.
Поболтали, обсудили планы возможные, и я поехала дальше, к родителям, куда Никита с Пашей должны были приехать. Паша – это Прасковья, они учились в параллельных классах с первого класса, а после перераспределения по направлениям после восьмого класса начали общаться. Они даже похожи друг на друга стали, очень милые. Про Пашу можно сказать, что таких больше не делают. Она очень настоящая, искренняя, живая. Сокровище, которое беречь надо, чего похоже мой уже двадцатидвухлетний сын так и не понимает. Меня поражает и вызывает восхищение то, с каким искренним интересом она слушает моего папу, его длинные, долгие рассуждения об истории, литературе. Для меня они несколько утомительные, потому что он в основном выражает свою точку зрения в виде монолога. Такой театр одного актера.
