у ней большой рот и большие зубы и что она есть будет много. Ты позови ее, Амальхен, к себе на рожденье. Она очень рукодельная девушка и вышьет тебе какой-нибудь сувенир. Позовешь?
– Непременно позову, Франц.
Пауза. Полив цветы, Гельбке поставил в уголок на террасу лейку и подсел к жене.
– Ну что, нравится тебе, как мы сегодня провели день? – спросил он.
– Даже очень. Одно мне не нравится, что ты много пил шнапс и пива. Ты пьян, Франц.
– Мамахен, когда мы были жених и невеста, ты мне сказала, что я могу быть немножко пьян каждое воскресенье.
– Франц! Ты сегодня пьян не немножко. Ты много пьян, ты пьян против нашего условия.
– Я, Амальхен, даже убавил сегодня одну бутылку пива против моей воскресной порции.
– Но зато ты пил много шнапс.
– Ein Kuss, Mamachen. Поцелуй в знак прощения. Я виноват.
Гельбке протянул губы. Мадам Гельбке отвернулась и подставила щеку.
– Целуй сам, я не стану тебя целовать. От тебя несет, как из винного погреба.
– Сегодня воскресенье – ничего не поделаешь, – оправдывался Гельбке, чмокнув жену. – Зато я не кутил один, а был со своей женой, с семейством… Я пил шнапс и пиво, и моя Амалия видела это. Я пьян немножко, но я опять с Амалией, и Амалия около меня. Амалия знает, что я был экономен, – и она спокойна. Мы издержали пустяки, а мы сегодня и гостей у себя принимали, и на лодке катались, и в крокет играли, и свой квартет в Лесном парке пели, и музыку у забора клуба слушали. Ах, вальс Ланера! Что за прелесть этот вальс Ланера!
Гельбке начал напевать.
– Ведь другие, чтобы слушать музыку, за вход в клуб по полтиннику платили, а мы ничего не платили. Рубль экономии, Амальхен.
– Где этот рубль? Я его не вижу.
– Da hast du. Вот. Спрячь в копилку.
Гельбке полез в кошелек, вынул оттуда рубль и подал жене.
– Вот это я люблю, – отвечала она. – Так ты должен всегда поступать.
– Поцелуйчик, мамашенька.
– Хорошо. Но сожми губы, чтобы от тебя вином не пахло.
Мадам Гельбке поцеловала мужа. Куковала где-то кукушка.
– Ты любишь кукушку, Амальхен?
– О да, Франц!
– И все-то у нас есть, Амальхен, – восторгался Гельбке. – Есть хорошенькая дачка, есть садик. Садик, правда, невелик, но зато высок – вон какие четыре сосны стоят.
– И одна береза, – прибавила мадам Гельбке.
– А два куста сирени-то? Ты забыла? И цвела наша сирень! Ты любишь сирень?
– Очень.
– Есть сирень, есть трава, есть клумба, есть цветы, есть кукушка. Не правда ли, gemuthlich?
– Gemuthlich… Franz… – отвечала мадам Гельбке и закатила глаза под лоб.
– Я прочту тебе стихи про кукушку, Амалия.
И Гельбке стал читать немецкие стихи.
– Завтра ты тоже должен убавить из своего бюджета одну бутылку пива, – сказала мадам Гельбке, когда Гельбке кончил
