им между собой я запрещать не стал – чужой разговор вместе со стонущими звуками метели создавали неплохой фон. Мне надо было подумать. Этим я и занялся, потратив на медленное мысленное раскусывание уже известных мне фактов больше часа. И ведь спроси меня сейчас кто – о чем думал, Охотник? Я ведь ответить и не смогу. Думал сразу обо всем и одновременно ни о чем.
У меня такое часто бывало. А порой в моменты, когда срочно требовалось продумать какую-то спешную, но рабочую стратегию, вместо этого я погружался в грезы, смешанные с воспоминаниями – как хорошими, так и плохими. И я не противился этому – знал, что так и надо. Либо в процессе ленивых мысленных заплывов в никуда решение всплывет само собой, либо же уже позднее, например, во время приготовления кофе, я вдруг обнаружу идеальный вариант выхода из ситуации. Я могу вспоминать детские солнечные деньки, когда я с редкими друзьями прыгал с крыши сарая в душистое сено, но при этом заодно придумать, как поступить с просадками логистики в одном из дальних регионов необъятной родины, где буксуют и опаздывают грузовики с моим грузом.
Спустя час я остановился. Остановился сам, остановил и гусеничного тяжеловеса, что шел с потушенными огнями по крутой дуге вот уже шестой час подряд. Я устал. Тело требовало хотя бы небольшой разминки. Когда машина замерла между двумя снежными холмами, что прикрыли нас от возможных чужих взглядов, я дернул еще раз торчащий из-под панели рычаг, выбрался из кресла и успокоительно улыбнулся старикам:
– Пару часов сушим весла.
– Сушим весла? – с недоумением пробормотал Зурло Канич.
Его вечный компаньон понял первым:
– Перерыв на отдых?
– Верно, – кивнул я, выливая из помятого термоса остатки чая в кружку. – Сейчас гляну, как там обстановка снаружи, а затем можете выбираться по своим личным делам.
– Вовремя, – улыбнулся Анло. – Весьма вовремя. В наши стариковские годы уже не получается терпеть слишком долго…
– Дорога требует жертв, – ответил я.
Отставив опустевшую кружку, я несколько раз присел, пару раз наклонился, разминая ноги и поясницу, после чего быстро оделся, не забыл прихватить оружие и открыл боковую дверь. Выскользнув на замерший трак, я присел и на несколько минут погрузился в молчание, вглядываясь и вслушиваясь в завывание усилившейся метели. Почти невозможно разглядеть что-то в черно-бело-серой пляшущей круговерти, но я честно пытался, выглядывая уже знакомые мне движения ползущих медведей. Не увидев ничего опасного, я позволил пассажирам покинуть нагретый салон и спрыгнул в снег сам.
Увидев, как разошедшиеся в стороны старики все как один присели в снег, я недоуменно хмыкнул, а затем пожал плечами и завозился с завязками штанов. Каждый оправляется так, как считает нужным. Если луковианцам-мужчинам так комфортней – так тому и быть. А ведь я предлагал им справить нужду на ходу – есть же люк в полу, опять же можно оградиться
